Она замолчала.
Холст, масло, «Ирена Хмель предлагает вампиру Семиролю сделаться ее мужем»… До чего же рады будут родственники. Выберем самый модный салон и закажем свадебное платье… Приглашать ли на свадьбу прокурора?..
– Я говорю серьезно, Ян… С вашей стороны не требуется никаких обязательств. Я буду жить здесь и… ребенку нужна мать, разве это нужно доказывать?
Семироль молчал. Теперь полутьма была врагом Ирене – она не видела лица собеседника, в то время как он никаких неудобств не испытывал…
Она набрала в грудь новую порцию воздуха и начала как бы заново:
– Я буду работать по хозяйству… Эльзе трудно одной. Я буду… любить вас… как положено жене. Ребенка надо кормить грудью… Ребенок, он… Вы же сами говорили! «В обстановке, максимально приближенной к семейной»… Так создайте ему эту семейную обстановку, я же согласна, более того – я хочу этого…
Настольная лампа привычно смотрела через плечо. Она была похожа на птичий скелет, который прыгал-прыгал по краю письменного стола, а потом его окликнули – и он обернулся, бросив луч света к Ирениным ногам…
– Не молчите, Ян…
Она с ужасом обнаружила вдруг, что юбка надета на ней задом наперед. В смятении убегая из медблока, она и не подумала заглянуть в зеркало…
– Не молчите, Ян! Это молчание… в конце концов, оскорбительно…
Семироль усмехнулся:
– Увы… Ведь не каждый день делают подобные предложения, надо же осознать, обдумать, черт возьми…
Она перевела дыхание:
– И долго… как долго вы будете обдумывать?
Семироль задумчиво потер подбородок:
– Собственно говоря… Ирена. А что, если бы я предложил вам остаться на ферме… на общих основаниях?
За окном проплыла тусклая тень фонаря. Кто-то прошел вдоль забора, увязая в сугробах, спотыкаясь…
– На общих основаниях, Ирена – это значит просто остаться. Без обещанных фальшивых документов. Без прав… Ухаживать за ребенком, помогать Эльзе по хозяйству и так далее. И раз в несколько месяцев поддерживать меня гемоглобином. Потому как Троша нет, я должен искать ему замену, чтобы не злоупотреблять здоровьем Сита, Ника и Эльзы… Я не слишком цинично выражаюсь?
– В самый раз, – сказала она медленно.
Щеки онемели. Плохо, что Семироль видит ее отвращение и страх. Ясно ведь, что ее внезапная бледность – не от нечаянной радости…
– Ирена… как вы себя чувствуете?
Семироль оказался рядом. Присел на подлокотник, положил руку ей на плечо:
– Ирена… Вы же прекрасно знаете, кто я. Зачем вы обманываете себя, говоря мне о любви?
– О любви к ребенку, – сказала она механически.
– Штамп, Ирена. Мать не любит ребенка, пока не увидит его, пока не намучается с ним, пока не привыкнет. Но в обществе так принято – мать должна любить свое дитя прямо-таки с момента зачатия… Это правильно. Это вызывает полезные для ребенка эмоции. Но не мучьте себя – после родов вам будет глубоко на него наплевать… Спросите у Ника. Он этих рожениц видел-перевидел…
– Я согласна, Ян.
– Что?
– Я согласна, если вы меня оставите «на общих основаниях»…
Он заглянул ей в лицо. Осторожно убрал руку; поднялся, прошелся по комнате, Ирене показалось, что он разочарован.
– По рукам, Ян?
Он покосился на нее почти с жалостью.
– По рукам?..
Семироль остановился напротив. Некоторое время смотрел на нее, и она, не видя в полумраке его глаз, ощущала этот взгляд, как упершийся в лицо бильярдный кий.
– Нет, Ирена. Меня огорчает… хотя одновременно и радует ваша готовность к самопожертвованию, но ребенок будет МОЙ. Я ни с кем не могу его делить, вы уж извините…
Ирена смотрела на стеллаж с книгами. Корешки темные, светлые, в суперобложках, с позолотой; ей показалось, на нее глядит из темноты переполненный, затаивший дыхание партер, а она на сцене – и забыла все слова…
– …И он будет гемоглобинозависимый, Ирена. Одного этого… должно хватить, чтобы ваша материнская привязанность не переродилась в патологию, ведь так?..
* * *
Прежде она никогда не бывала во флигеле. Некоторое время ушло на колебания – двери были одинаковые, она никак не могла решить, в которую из них постучаться; потом, мысленно плюнув, стукнула в первую попавшуюся – и не ошиблась.
– Что? – Ник, вероятно, не ждал гостей. И, более того, не желал никого видеть.
– Это я, – сказала она как можно небрежнее.
– Что?!
Дверь открылась – после некоторого колебания, и Ирена без спросу переступила порог.
Нечто вроде комнаты в студенческом общежитии. Девственно чистый стол, и только на краю его – ровная стопка книг, на стопка даже – башня, упругая и подвижная, будто сейсмостойкий небоскреб…
Ирена повернула голову.
Смятая постель. Белый язык простыни, выглядывающий из-под небрежно накинутого пледа.
Над кроватью тонкая рамка. Два детских лица – мальчики, неуловимо похожие друг на друга, широкоскулые и светлокожие, одному лет восемь, другому лет пять…
Она быстро отвела глаза – разглядывать фотографию показалось ей неприличным.
– Вы говорили с Семиролем? – негромко спросил Ник. Здесь, в комнате, он казался совсем другим – она поймала себя на мысли, что никогда прежде не видела его в мятой рубашке…
Она погладила шершавую спинку стула:
– Какова вероятность того, что мой ребенок НЕ БУДЕТ вампиром?
Ник вздохнул, вытащил из кармана свой шелковый шарф, изящно накинул на шею:
– Думаю, от этого Ян не перестанет его любить… Видите ли. Они очень внимательно относятся к потомству. Гемоглобинозависимый ребенок нуждается в специальном… присмотре… питании…
– Он будет давать моему ребенку… поить его…
– Ирена, вам нельзя волноваться… Сядьте. Сюда, на стул.
Даже не глядя на фотографию, она ощущала взгляды мальчиков – старший улыбался, младший был серьезен.
– Ник. Я НЕ МОГУ больше здесь оставаться.
– Я дам вам таблетку… Только успокойтесь. Осталось чуть больше полугода…
– Ник, я НЕ ОСТАВЛЮ здесь своего ребенка! Или вы поможете мне бежать – или я пожалуюсь Семиролю на ваши… посягательства. Я сумею сделать это так, что он поверит… Тем более что…
Он улыбнулся – через силу, как бы извиняясь. Развел руками:
– Ирена, я ничего не боюсь… Свою смерть я давно пережил. Чужую видел во многих обличьях. Терять мне больше некого… Ян знает про меня все. Вы напрасно пришли…
Она повернула голову. Мальчики на фотографии радостно поймали ее взгляд.