Все переменилось в один день. Лидка возвращалась из города, несла хозяйственную сумку с бутылкой подсолнечного масла. Ей повезло: масло завезли в магазин прямо перед ее носом, она успела подскочить к прилавку и оказаться в голове свеженькой очереди.
И теперь вот возвращалась довольная. У подъезда, чуть в стороне от плотно заселенных скамеек, стояла, явно кого-то дожидаясь, тощая бледная женщина в черном плаще. Слишком теплом для майского дня. Руки женщины лежали глубоко в карманах.
Лидка хотела пройти мимо, но женщина ступила на асфальтовую дорожку, загораживая Лидке проход.
– Простите, вы – Лидия Зарудная?
– Я Лидия Сотова, – сказала Лидка, не особенно задумываясь.
Женщина на мгновение растерялась. Но только на мгновение.
– Не-ет… Вы ведь были женой Рысюка?
Вероятно, ответ прочитался на Лидкином лице. Черная женщина кивнула, оскалила больные зубы и быстро вытащила правую руку из кармана.
Она была медлительна и неуклюжа, эта черная женщина. Хотя соседки, видевшие все от начала до конца, утверждали в тот вечер, что это Лидка была стремительна «ну прямо как зверь».
Она успела уклониться. И ударить агрессоршу по черной руке, часть предназначенной Лидке кислоты плеснула на дорожку. Часть попала на джинсы, и эти джинсы пришлось потом выбросить. Несколько капель угодило на голую руку, но боль пришла уже потом.
– Сука! – тонко кричала черная женщина. – Я знаю! Это ты! Я тебя помню!
Соседки побежали вызывать милицию. На площадке ревели перепуганные малыши. Металлическая баночка с непонятной надписью валялась на асфальте, и на нее уже кто-то наступил.
– Вы знали! Он не убивал! Сфабриковали… дело! Ты еще поплатишься, сука, проклятье на твой род, и на детей твоих!
Из подъезда Выскочила Лидкина мама в халате и в тапочках.
– Вот… вот!
Откуда-то из-под плаща черной женщины появились и рассыпались по земле желтые листы бумаги – бледные ксерокопии документов с печатями, с устрашающими грифами.
– Провокаторша! Сука! Змея!
Кольцо женщин посреди двора вовсе не было непреодолимым препятствием. Но черная женщина не спешила убегать; прибывшая по вызову милиция довольно грубо затолкала ее в машину, а она все кричала и кричала с видимым удовольствием:
– Поплатишься! Стерва! За все!
Лидкина сумка лежала на дорожке, из-под ее темного брюха растекалась масляная лужа.
Контора, ранее носившая одиозное название ГО, теперь переродилась в скромную организацию под вывеской «Отдел Общественной Безопасности», ООБ.
Населявшие контору люди были относительно молоды – Лидкиного поколения и младше. Никого из них Лидка прежде никогда не видела, но глаза-буравчики были, очевидно, неотъемлемым атрибутом любого наследника ГО. Как будто бывшие сотрудники Гражданской Обороны сложили свои буравчики в сейф, чтобы преемники, ввалившись в здание, первым делом примерили на лица этот незабвенный, специфический взгляд…
Сухощавый, серолицый, страшно усталый мужчина в штатском записал Лидкины показания и велел ей расписаться. Показаний было – кот наплакал. Шла домой, увидела совершенно незнакомую женщину. Успела уклониться от направленного в лицо потока кислоты. Нанесен незначительный материальный ущерб и значительный моральный…
Потом, когда Лидка уже собралась уходить, серолицый вздохнул, как кузнечный мех, и достал откуда-то новый лист гербовой бумаги.
– Лидия Анатольевна… Вашим первым мужем был Ярослав Андреевич Зарудный?
– Да, – сказала Лидка после паузы. И добавила, поколебавшись: – Мы расстались с ним в прошлом цикле. Очень давно.
Обэшник вздохнул снова:
– Ваш брак с Игорем Рысюком тоже распался?
– Да.
– Где вы были во время процесса над Рысюком?
Лидка поморщилась.
– Здесь. В городе. Но я не знала, что идет процесс. Меня занимали другие, м-м, проблемы.
Следователь вежливо поднял брови.
– То есть вы НЕ ЗАМЕТИЛИ событие такого масштаба?
– Я была занята другим, – упрямо повторила Лидка. И добавила с кривой усмешкой: – Я была, видите ли, влюблена. И мне отвечали взаимностью.
– А-а, – сказал следователь.
И некоторое время смотрел на Лидку, как бы прикидывая, кто же был тот ненормальный, что влюбился в эту грымзу.
– Когда было выдвинуто обвинение против Верверова… Вы уже расстались к тому времени с Рысюком?
– Ну конечно, рассталась, – сказала Лидка таким теплым снисходительным тоном, что для полноты картины следовало добавить: «…дурачок мой». – Давным-давно рассталась. Претензии этой женщины… мягко говоря, смешны.
– Ага, – сказал следователь, кажется, с облегчением. – По всей вероятности, ей потребуется помощь психиатра… Спасибо, Лидия Анатольевна. Больше у меня нет к вам вопросов.
Черная женщина оказалась вдовой Дмитрия Александровича Верверова, главного политического противника генерала Стужи. Мертвого противника. Впрочем, и сам Стужа теперь мертв – во всех смыслах. Жизнь его оборвалась во время апокалипсиса, все, что осталось от его тела, погребено под слоями земли, камней, песка. Все, что осталось от его имени, погребено под слоями проклятий, и они, проклятия, тяжелее самой чудовищной глыбы.
А Верверов просто забыт. Всеми, кроме его вдовы. Потому что его дети тоже, оказывается, не пережили последнего апокалипсиса.
…Лидка позвонила в дверь, открыла Яночка. Маленький Тимурчик сидел посреди прихожей в картонной коробке из-под форсмажорной помощи.
– Ой, теть Лид, ну наконец-то… Андрейчик поел и все срыгнул. Не спит, голодный… А у Тимы опять диатез, так я хотела в аптеку выскочить…
Яночка говорила и натягивала туфли. Лидка поставила свою сумку на полочку для обуви. Поперек длинного темного коридора лежал косой солнечный луч, населенный, как амебами, медленно плывущими пылинками.
– Теть Лид, я на полчаса…
Лидка заперла за ней дверь. В комнате все громче и громче верещал младенец.
– Люса ни слусаеса, – осуждающе сказал Тимурчик из своей коробки. – Тима уписалса…
Лидка увидела, что стенки коробки потемнели от вбираемой влаги. Тимур смотрел на нее честными серьезными глазами. Глаза у него были незнакомые – ни в Тимура-старшего, ни в Саню, ни в Яночку. Наверное, в собственного неизвестного отца.
– Подожди, Тима… Надо было попроситься… Ты уже большой мальчик…
Она торопливо вымыла руки, накинула поверх блузки домашний халат.
– Андрюшечка, ну что такое… Ну иди сюда…
Пеленки были мокрые, рубашечка грязная. Лидка возилась, переодевая, бормоча ласковую бессмыслицу, стараясь не слышать возмущенных воплей обделенного вниманием Тимура. Андрей притих, выложенный на животик, подобрал под себя ручки и без усилия поднял голову. Проследил глазами за резиновым попугайчиком, разинул рот, улыбнулся от уха до уха.