Снежная иголочка кольнула Динку в сердце. Он шел, словно подчиняясь невидимому ритму, в такт неведомой, неслышной остальным музыке.
Стремительный. Без шапки. С розами.
Он в упор глянул на Динку, ей показалось – прямо в правый глаз. А потом еще отдельно, в левый. Длинным движением откинул со лба темную, чуть заиндевевшую челку. И только потом улыбнулся. Белозубой, остро вспыхнувшей улыбкой.
– Чего там? – живо обернулась Нонна. – А!
– Нонна! Прости меня! Я был гад и дурак!
Парень снова тряхнул головой, смоляная челка эффектно рассыпалась по лицу.
– Но я раскаялся, о моя вампирская королева! Я ломал стекло, как шоколад в руке! Я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе. Я смотрел в эти лица и не мог им простить… [1]
Нонна фыркнула.
– Хорошо, – парень остался серьезным. – Могу по-другому. Мой милый друг, такая ночь в Крыму, что я не сторож сердцу своему – рай переполнен, небеса провисли. Ночую в перевернутой арбе, и если по ночам приходят мысли – то как уснуть при мысли о тебе? [2]
– Обойдешься без мыслей, – хмыкнула Нонна, впрочем, улыбаясь. – Не было никакой любви.
– А если нет любви – зачем, обняв колени, я плачу по тебе в пятнистой тьме оленьей?! [3] – отчеканил черноволосый, на лету разделяя букет на три части.
Часть он с полупоклоном вручил Нонне. Одну розу галантно протянул Динкиной тетушке, которая взяла, опешив. А три розы с улыбкой подал самой Динке:
– Позвольте представиться – Бонд. Джеймс Бонд.
– Спасибо, – пробормотала та, растерявшись не меньше тети.
Не таким, совсем не таким представляла она Никиту со слов своей новой подруги.
Спокойный? Молчаливый? Извините, блондин?!
Здорово же он изменился! Неужели все из-за ссоры?
– Можешь звать его просто – Бэтмен, – хихикнула Нонна. – Джеймс Бонд Бэтмен.
– Можно и так, – серьезно подтвердил тот и взялся за лямку Динкиного рюкзака. – Разрешите вам помочь, прекрасная незнакомка.
Рюкзак застегивался спереди, на груди и на поясе, стащить его за лямку было невозможно. Динка от движения качнулась и невольно ухватила парня за плечо.
– Ой, не надо! Я сама справлюсь…
– Дожили, – с подчеркнутой грустью махнул челкой Никита. – Неужели мне даже рюкзак доверить нельзя? Пойду приму триста капель валерьянки, а еще лучше – выпью три тысячи капель яду…
– Да я не потому… не поэтому… просто…
Динка вдруг смутилась.
Никто не дарил ей при встрече розы.
Никто не называл ее прекрасной незнакомкой.
Никто никогда еще не отбирал у нее на вокзале рюкзак.
Она глянула на Нонну – та была, кажется, вовсе не против. Руки сами защелкали застежками, и Никита подхватил груз.
– Где ваш экипаж? – галантно обратился он к тете.
– Там. – Та ткнула розой в припаркованное такси. – Ой, Диночка, ты уже с ребятами подружилась? Как хорошо, правильно, чего одной-то?
– Ладно, мне пора. – Нонна развернулась к красивому серебристому джипу. – Динка, не забудь, вторая школа, десятый Б! Чао, Бэтмен!
И легко побежала к машине.
Динка от неловкости готова была сжевать подаренные розы вместе с листьями. Никита пришел помириться с Нонной – а она помешала. Рюкзак этот нелепый. Тетушка со своими причитаниями.
Но Никита из вежливости даже не поморщился. Только послал серебристому джипу воздушный поцелуй, а потом терпеливо запихивал Динкин здоровенный рюкзак в заставленный канистрами багажник. Рюкзак, как в дурной комедии, лезть не хотел. Шофер пыхтел рядом, Никита же только улыбался.
– Давай кинем его назад? – предложил он, когда зловредный рюкзак окончательно отказался пропихиваться внутрь. – Поставим наискосок. Ты худенькая, влезешь.
И рюкзак чудесным образом лег на сиденье, и рядом с ним правда оказалось достаточно места.
– Извини, – начала было Динка. – Глупо получилось. Ты из-за меня тут завис, Нонна уехала.
Никита смахнул челку со лба:
– Дина, знаешь, ты первая симпатичная девчонка, которая извиняется, когда я за ней ухаживаю.
Она не нашлась что ответить.
И отчего-то здорово разозлилась. Она ни на какие такие ухаживания не набивалась, мерси. Сам прицепился. И с рюкзаком прекрасно справилась бы, не впервой. Тоже мне герой, слово-то какое откопал – «ухажива-аю», ухажер нашелся. Спасибо, мы и без вас ухоженные. За тараканами у себя в мозгах ухаживайте.
Никита придержал дверь для тети, которая садилась на переднее сиденье, а потом опять развернулся к Динке:
– Ты к нам надолго?
С языка чуть было не сорвалось: «Не твое дело!» А потом неплохо бы небрежно кивнуть, как Нонна: «Чао, Бэтмен!»
Злая Динка глянула ему в глаза… и тут же вся злость испарилась, а сердце стукнуло невпопад. Ну и глазищи – черные-черные, насмешливые. И в каждом по огненному чертику.
А Никита смотрел на нее чуть с прищуром, и Динка прям лопатками чувствовала – не просто так смотрит, ой не просто. Разглядывает. Оценивает. Мачо фигов!
Ладно, решила она, хватит в гляделки играть.
– Спасибо за помощь, до свидания, – светски кивнула она с холодком, игнорируя вопрос.
– Я тебя найду, – кивнул Никита, игнорируя ответ, тут же развернулся и зашагал по своим делам.
Машина тронулась, тетя снова завела: «Ой, слава богу, добралась, а я тебе пирог испекла, и воду горячую как раз на прошлой неделе дали, помоешься, как белый человек, а то у нас дома студено, батареи еле живы, деньги-то небось платим – а за что? За то, что сволочи эти, из домоуправления, все нас поделить не могут с другими сволочами, из компании управляющей…»
Динка глядела в оттаявшее наполовину окно, отмечала – вон магазин, вон рынок, вон школа. Злость отхлынула, странная грусть сменила ее. И чего она на Никиту окрысилась? Сама виновата, если честно. Смутилась, вот и потянуло хамить. «Симпатичная девчонка», скажет тоже. А вообще-то… ну… она ведь не хуже других, верно? Вдруг она ему вправду понравилась? А она сразу – «до свидания»… обиделся скорее всего. Ну и наплевать, в конце концов, пусть топает к Нонне, это у них там любовь-морковь.
Машина переваливалась через ямы, по обочинам громоздились великанские сугробы, мелькали прохожие, по уши замотанные в шарфы. Дети в ярких комбинезонах гоняли по ледяным дорожкам. Малышей родители тащили на саночках – укутанных, больше похожих на меховые кульки. Бросилась в глаза огромная куча угля, чуть припорошенная снегом, рядом с кочегаркой. Мимо проплывали низкие деревянные бараки, увешанные сосульками, заметенные по самые окна.