Будь что будет!
Но вспомнил о нем добрый Пан Бог. В тот же день приволокли хлопцы странного человечка в немецком платье. Поклонился он вежливо, цилиндр снял – и вручил пану Гайдуку письмо из города Копенгагена. А чтобы адресат в сомнение не впал, прилагался к письму серый обломочек – часть от накладки, что саблю фамильную украшала.
Взглянул пан Гайдук – ничего не увидел. Темно, окуляры мешают. Снял стекляшки – буквы расплываются. Неужто слезы? Так ведь не плачут гайдуки, пся крев! Адрес правильный: Трансильвания (она же Семиградье), земля Харамсек, Двуглавая гора, славному Казимиру Черные Очи. И обратный адрес имеется: Датское Королевское научное общество, Ханс Христиан Эрстед, экстраординарный профессор физики, Андерс Сандэ Эрстед, доктор юриспруденции.
«Сабля еще при вас? – писал Эрстед-младший. – Предупреждаю, она нам понадобится. Ваш металл (уж не знаю, как он достался вашему пращуру!) воистину принц металлов. Его до войны получил англичанин Дэви, но только в виде соли. Дэви зовет его – „алюминиум“. Запомните это слово, князь. „Светоносный“ – в нем ваша судьба, ваш диагноз и ваше лечение…»
Дочитал пан Гайдук, саблю ладонью тронул. Повернулся к вестнику:
– Угрей, значит, привезли?
Через неполный месяц Казимир Волмонтович, еле живой от голода и слабости, сошел с дилижанса у копенгагенской Ратуши. Пан Бог в небесах глянул вниз – и вздохнул с облегчением.
– Я должен перед вами извиниться, пан Шевалье.
Свечи догорели. Сквозь иллюминатор в каюту робко вползал рассвет.
– Пустое, князь, – язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. – У меня нет к вам претензий. Вы были уверены, что я… гм-м… жажду крови. Вы защищали своего друга. На вашем месте я бы поступил точно так же. Славно вы меня приложили! – Огюст нашел силы улыбнуться. – Это я вам говорю как грузчик.
Волмонтович встал и поклонился.
– Еще раз приношу свои извинения. Это все полковник. Вернув мне человеческий облик, он сумел сохранить кое-какие преимущества, которые давало мое… э-э… предыдущее состояние. Кстати, друг мой, – обернулся князь к Эрстеду, в чьей каюте они провели остаток ночи, – не найдется ли у вас, чем промочить горло?
– Наш любезный капитан оставил мне бутылку кьянти, – датчанин сунулся к стенному шкафчику. – Ага, есть. Кружки… Прошу, господа!
Пить в такую рань Огюст не привык. Но добрый глоток вина был жизненно необходим не одному князю. Что ж, раз солнце едва взошло над горизонтом – значит, утро еще не наступило. А ночные гулянки для парижанина – дело привычное.
– Казимир дорого заплатил за свои таланты, мсье Шевалье. И платит до сих пор. Зависимость от браслетов из алюминиума, сеансы электричества – не реже раза в год. Хотя я рассчитываю со временем решить эту проблему. Мы с братом над ней работаем…
Огюст поднял кружку:
– Позвольте тост, господа. За жизнь человеческую! Без лишних «талантов»… Поверьте, я тоже знаю, о чем говорю.
– Ваши слова, да Богу в уши, – хмыкнул князь. – Прозит! Кстати, откуда вы узнали о моем ранении в живот?
Острый взгляд поверх окуляров дал знать: небрежный тон, напускное безразличие – маска. Князь, как минимум, заинтригован.
– Не сочтите меня безумцем, но… У меня бывают приступы ясновидения.
– Приступы?
– Иначе не назовешь. Я не в силах их контролировать. Меня выбрасывает то в прошлое, то в будущее. Я видел ваш бой с русскими казаками, князь. Перекресток дорог, дождь, грязь. Вы зарубили первого, но второй достал вас пикой.
– Что вы еще видели, если не секрет?
Полковник заинтересовался не меньше князя.
– Разное. Сражение, где стреляли из многоствольных пушек; подводный корабль, летательный аппарат… Об одном интимном эпизоде позвольте умолчать, – Огюст зарделся, как мальчишка. – Да, я видел смерть Галуа! Я смотрел его глазами! И знаете, кто стрелял в беднягу?
– Кто?
– Я сам! Вернее, кто-то в моем облике! Нет, я понимаю, это звучит, как бред…
– Отчего же? – датчанин отнесся к заявлению с предельной серьезностью. – Один наш общий знакомый вполне способен на подобные фокусы. Я говорю о бароне фон Книгге. У него есть подручный, меняющий личины, как светская дама – перчатки. Чарльз Бейтс, англичанин, сын лондонского старьевщика. Фигура, заслуживающая пера мсье Гюго. Впрочем, надеюсь, что и в Англии появится достойный романист, способный поднять тему мистера Бейтса. «Броненосец „Warrior“ – роман века…
– Пся крев! Тесен мир, – пробормотал Волмонтович.
Шевалье не стал спорить. В последнее время мир вообще трещал по швам.
– Я проверил все версии, господа, – сказал он. – Пеше д'Эрбенвиль, Александр Дюшатле, наконец, вы, мсье Эрстед – никто из перечисленных не виновен в гибели Галуа. Я – тоже, хотя иногда боюсь, что схожу с ума, – Огюст мрачно постучал пальцем по лбу. – Полагаю, несчастного застрелил Бейтс. По приказу фон Книгге, из моего пистолета. Я только не пойму: к чему такие сложности? Личины, галлюцинации; пистолет крадут, возвращают, опять забирают…
– Зато я начинаю понимать…
Молодой человек с надеждой воззрился на «виконта д'Алюмена».
– …отчего вы, пророчествуя мне о министерском кресле, были похожи на Эминента. Фон Книгге – один из сильнейших ясновидцев нашего времени. Отсюда и сходство. Взгляд, выражение лица… Видимо, это общее у всех пророков. Неужели мне и впрямь суждено стать премьер-министром?
– Насколько я понял, это случится нескоро.
Шевалье был разочарован. Он-то надеялся, что ему растолкуют замыслы Эминента! – а датчанин увлекся перспективой собственной карьеры. Вот вам и спаситель блудных упырей…
– Я отвлекся, простите.
В интонациях полковника пробились до боли знакомые нотки. Ну конечно! Точно так же с Огюстом беседовал глаз-Переговорщик! «Потомок», значит? Уж не Андерса Эрстеда ли?
– Поиграем в сыщиков, господа? Мсье Шевалье, мы готовы выслушать вашу исповедь…
Рассказ не занял много времени. Бейтс, Ури, кладбищенская мельница, синий свет в темном проеме; письмо Галуа, монополия на научные открытия, имя убийцы… Слушая, Эрстед ходил по каюте из угла в угол. Князь замер за столом – Огюст всякий раз поражался умению Волмонтовича застывать без движения.
Казалось, в такие моменты князь переставал дышать.
– Изящный ход! – «Клоринду» качнуло, и Эрстед поспешил сесть на койку, привинченную к полу. – Не удивительно, что вы поверили. Фон Книгге, если захочет, убедит черта креститься.
– Он замышляет то, что приписал вам?
– У него иные цели. Записи Галуа интересуют его только на предмет их уничтожения.