Она вывела кобылу из беседки, ловко вскочила в седло.
– Прощайте! И не ищите встречи со мной, князь. Не торопитесь!
– Мадемуазель! Куда же вы?!
Ему не ответили. Силуэт всадницы растворился в вечерней мгле. Волмонтович успел лишь заметить, что девушка скачет не к покинутой ими просеке, а в лесную глушь.
– И что пан Woronoy изволит посоветовать? Ехать вслед за нею?
– Или тебя, пан Казимир, бабка в детстве сказками не баловала? – сказал в ответ верный конь. – Или не знаешь, куда такие девки по ночам ездят? По чьей воле? Велено тебе не торопиться – не торопись!
То есть не сказал, конечно, – лишь гривой мотнул.
Но вполне мог бы.
– Ваше сиятельство, к вам посетитель.
– Кто?
– Мэтр Гамулецкий. Говорит, ему назначено.
– Впусти. И оставь нас.
– Слушаюсь…
«…и повинуюсь», – хотело добавить ехидное эхо, но оробело и сочло за благо промолчать. Давно изучив характер хозяина дома, эхо хорошо знало, когда шуточки уместны, а когда – лучше воздержаться.
– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Возникший на пороге старик молодцевато щелкнул каблуками. Эхо вздохнуло. Что дозволено фокуснику, запрещено ему, тайному дыханию особняка.
– Здравствуйте, Антон Маркович. Присаживайтесь. У вас есть новости?
Густой, низкий голос хозяина наполнял кабинет до краев. Он растекался маслом, проникая в каждую невидимую глазу щель. Наружу, однако, голос выплескиваться не спешил. Окажись по чистой случайности кто-нибудь за дверью – не расслышал бы ни слова.
Гамулецкий проследовал к свободному креслу. Рядом, на столике черного дерева, горела одинокая свеча. Ее пламя отражалось в полированной поверхности. Казалось, в темной глубине кто-то стоит, подняв над головой еще одну свечу. Когда иллюзионист сел, свет рельефно облил его всего: лицо, сухонькую фигуру, нервно сцепленные пальцы рук. Хозяин же остался в тени. Угадывался лишь массивный силуэт в громоздком, похожем на трон «вольтеровском» кресле у камина – холодного, несмотря на осень.
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Разрешите доложить?
– Не паясничайте, Антон Маркович. Роль прапорщика вам не идет.
– Ну почему же? В отставку я вышел коллежским регистратором, а в «Табели о рангах» сей смехотворный чин как раз и соответствует воинскому прапорщику. Как прикажете в таком случае обращаться к, считай, генерал-аншефу? [22]
– Вы прекрасно поняли, о чем я. Давайте к делу.
– С удовольствием. Новости у меня самые наилучшие. У нас есть взрывчатка! Чудо, а не взрывчатка. Сильнее пороха и абсолютно не подвержена действию влаги. Велите приступать?
– Ну-ка, поподробнее, – в голосе хозяина кабинета не чувствовалось доверия. – Что значит: есть? Два дня назад не было, и вдруг – voila? Прямо как в одном из ваших трюков.
– Никаких трюков, ваше высокопревосходительство! Исключительно достижения передовой химической науки! Опыты увенчались успехом. Мы провели испытание, и эффект превзошел все наши ожидания!
– «Мы»? С каких это пор вы стали именовать себя подобно его величеству?
– Прошу прощения, я неточно выразился. Опыты и испытания я проводил не один. На наше счастье, в Петербурге ныне гостит замечательный ученый из Дании – Андерс Сандэ Эрстед, младший брат академика Ханса Христиана Эрстеда. Он и помог мне разработать новый взрывчатый состав. По чести сказать, он сам его и изобрел на глазах у вашего покорного слуги.
В кабинете повисла тягостная пауза. Тишина сгущалась, грозовым облаком нависнув над умолкшим стариком. Эхо забилось в угол, пламя свечи явственно съежилось.
– На наше счастье? Вы, не посоветовавшись, привлекли к делу постороннего человека – иностранца! – и осмеливаетесь утверждать, что это «на счастье»?
На Гамулецкого было жалко смотреть.
– Что, если ваш Эрстед, как человек умный – а другим брат Отца Алюминиума быть не может! – что-то заподозрит? Сообщит в полицию? Вдруг ревнителям из Третьего отделения придет в голову вызвать его на допрос? Думаете, Эрстед станет от них скрывать ваши эксперименты?
– Помилуйте, ваше высокопревосходительство! – заторопился старик. – Да он ничего не знает! Наши истинные цели я держал в тайне, ни словом не обмолвился, ни единым намеком! Между прочим, я навел справки об Эрстеде. Сторонник парламентаризма, попал в Дании в королевскую немилость, был выслан из страны. И чтобы он сам побежал в полицию? На основе смутных подозрений?! Нет, я в это не верю.
Хозяин молчал, погрузившись в размышления. Затаив дыхание, фокусник ждал приговора. Тишина сделалась гулкой, словно в кабинете не осталось живой души. Наконец фигура в кресле шевельнулась. В круге света, как из небытия, возникли две холеных руки, украшенные полудюжиной массивных перстней. Масляный блеск золота, острые вспышки камней: кровь рубина, зелень изумруда…
На мизинце левой руки имелся золотой с чернением «коготь» – длиной в добрых два дюйма. Гамулецкий завороженно наблюдал, как пальцы правой руки снимают «коготь». Внутри футляра, кинжальчиком в ножнах, обнаружился длиннющий ноготь, любовно отполированный до перламутрового блеска. Руки на миг исчезли. Когда они вновь явились из темноты, правая держала табакерку, похожую на миниатюрный гробик. Чудо-ноготь аккуратно поддел крышку и скользнул в «домовинку». Обратно он вынырнул не пустой: желобок ногтя был наполнен желто-коричневым порошком.
Нюхательный табак? Знать бы, какого сорта…
Руки скрылись в тени. Послышался долгий удовлетворенный вздох. Пауза. Эху в углу захотелось чихнуть, но оно не осмелилось.
– Ваше радение о нашем общем деле похвально, Антон Маркович. И то, что вы в итоге получили нужный состав, также весьма отрадно. Но вашу веру в наивное неведение господина Эрстеда… Я ее не разделяю. Надежнее всего было бы устранить опасного свидетеля.
Гамулецкий дернулся, словно получил электрический разряд. Судорожно глотнул воздух, желая что-то сказать…
– Терпение, любезный Антон Маркович, – властный жест остановил старика. – Я еще не закончил. Повторяю: так было бы надежнее всего. Но я не сторонник радикальных мер. Вольно или невольно, этот человек помог нам и заслуживает благодарности. Кроме того, исчезни в Петербурге ученый-иностранец, явившийся по приглашению… Начнется самое тщательное расследование. А людей Бенкендорфа не стоит недооценивать.