Камор-Бал не ответил.
Аира отошел от костра в темноту, расцвеченную огоньками светлячков. Крокодил догнал его. За спиной, у костра, заговорили все сразу — и громко.
— Послушай, — Крокодил остановился, преграждая Аире дорогу. — Оставь пацана. Зачем ты ему жизнь ломаешь?
В полумраке лицо Аиры сливалось с ночным лесом.
— Ты слышишь? Зачем ты ломаешь мальчишке жизнь? Из-за меня — ну ладно, я мигрант, я взрослый… А с ним так поступать — зачем?
— Ты чувствуешь вину, — слышно было, что Аира ухмыляется. — Это хорошо.
— При чем тут я?!
— При чем тут он? Тебе нет до него дела, чужой мальчишка, прошел он Пробу или нет — тебе-то что? Но тебе кажется, что ты виноват. Правильно кажется.
Крокодил почувствовал, как устал сегодня, как болит все тело и ноет порезанная рука. В темноте наступил на корень, выпиравший из влажных слежавшихся листьев. Зашипел от боли в потревоженной пятке.
— Порез затянул? — спросил Аира.
— Нет.
— Поезжай с Камор-Балом. Скрась бедолаге этот путь.
— Это приказ?
— Это совет.
— Не поеду.
— Дело времени… Знаешь, зачем им дают ножи? Зачем нужны тесаки, помимо чистки рыбы, изготовления рогаток с острожками и нанесения стандартных порезов для регенерации?
— Зачем?
— Это часть испытания. Человек — полноправный гражданин — может бить товарищу морду, но не поднимет на него оружия. Поднял — все, свободен, внутренняя незрелость.
— Но можно воспитать… — начал Крокодил.
— Во-первых, я не воспитатель. Во-вторых, незрелость в таком возрасте не поддается коррекции. В-третьих… — Аира прищурился. — Я серьезно, поезжай с ним. Решайся.
— У вас не бывало войн? — спросил Крокодил. — Вы принципиально отказываетесь от оружия, вы…
Он хотел сказать «пацифисты», но не нашел подходящего слова: на языке вертелись архаичные «миролюбцы» с огромным веером побочных значений.
Аира чуть улыбнулся:
— Стало быть, на курс истории и культуры Раа у тебя не хватило духу?
Крокодил устыдился.
— Успеешь, — мягко заметил Аира. — На профессиональных курсах, куда тебя определит хозяин-покровитель.
— Почему тебе так важно, чтобы я не прошел Пробу?
— Ты уже научился регенерировать?
Крокодил промолчал.
— Сегодня я тебя оставил только затем, чтобы все прочувствовали урок Камор-Бала, сказал Аира. — Чтобы подчеркнуть событие.
— И чтобы им было, кого ненавидеть.
Аира хмыкнул:
— Я работаю, знаешь ли. Мне нужно, чтобы они были все время в экстремальных условиях. Это трудно, да. Это Проба.
Это была уже вторая бессонная ночь. Крокодил прекрасно знал, что завтра с рассветом придется подниматься и бежать куда-то до полного изнеможения и отчитываться в способности летать без крыльев, например. Или есть червяков. Или дышать под водой. Ему было все равно.
Он бродил один по лесу, освещенному звездами, спутниками и светляками в траве. Звенели цикады или какие-то их местные аналоги. Становилось холодно, Крокодил размахивал руками, чтобы согреться. Он пробежался бы, но сбитые ноги болели.
Потом он услышал шорох в кустах. «На месте Камор-Бала, — подумалось ему, — я выждал бы момент и зарезал обидчика насмерть. Зависимый гражданин вроде бы не может нести уголовную ответственность».
В кустах обнаружилось небольшое животное вроде лисы, но с голой кожей. Уродливая и одновременно трогательная тварь. Крокодил разглядел ее, когда она пересекала полянку — рассеянный свет отражался на шкуре зверюги, гладкой, будто натертой маслом. Мелькнули в полумраке огромные глаза: животное вело ночной образ жизни и не хотело, чтобы ему мешали.
Крокодил потянулся, разгоняя кровь. «Итак, юридические особенности: если Камор-Бал, гражданин с ограниченной дееспособностью, меня сейчас зарежет — кто будет нести ответственность? Родители? Аира прав: я слишком мало знаю».
Голая зверюга растворилась в темноте. Крокодил прислушался: не различил ни чужого дыхания, ни движения, ни даже запаха. «И снова Аира прав: я чувствую себя виноватым… Хотя состава преступления нет в моих действиях. Полноправный гражданин не должен поднимать оружие, если его дернули за косичку…»
Между стволами обозначилась водная гладь. Потянуло одуряющим запахом прибрежных цветов. Крокодил вышел к реке. На камне у берега сидел парень, сжимая в опущенной правой руке обнаженный тесак.
Крокодил остановился.
Фигура парня, гипсово-белая, только что не светилась в темноте. Тимор-Алка невозможно было перепутать ни с кем. Его левая рука лежала на коленях ладонью вверх, предплечье пересекали, будто шпалы, темные полосы.
Шрамы. Пять штук. Крокодил постоял, потом подобрался поближе.
На его глазах Тимор-Алк сделал глубокий вдох и полоснул себя по руке возле самого локтя. Показалась кровь, почти черная в полумраке. Тимор-Алк опустил голову и сосредоточился, глядя на рану.
Крокодил увидел, как ее края слипаются. Соединяются — грубым швом. Крокодил боялся пошевельнуться; минуты через три полного оцепенения Тимор-Алк подался вперед, сунул руку в воду и смыл кровь.
Новый рубец, темнее прочих. Иззубренный, будто руку вскрывали консервным ножом.
— Ты же завтра не встанешь, — не выдержал Крокодил. — Кровопотеря…
Алк зачерпнул горстью из той же реки, выпил, размазал воду по подбородку. На голос Крокодила он даже не оглянулся, не вздрогнул — видно, давно знал о его присутствии.
— Ничего, — отозвался после паузы, когда Крокодил решил уже, что ответа не будет. — Восстановлюсь. Скажи, ты это нарочно сделал? Аира тебе велел?
— Да ты что?! — Крокодил поперхнулся. — Я за тебя же, дурака…
— За меня не надо, — проговорил Тимор-Алк, сосредоточенно разглядывая свежий рубец. — Я сам за себя.
Крокодил сел рядом.
— Как ты это делаешь? — спросил и поразился, каким вкрадчивым стал его голос.
— Хочешь научиться?
— Да, — сказал Крокодил. — Если у тебя получается — значит, выйдет и у меня, правда?
— Я не знаю. Я не видел, чтобы у мигрантов получалось.
— А много ты видел мигрантов?
— Мало, — признался Тимор-Алк. — Но слышал. У меня бабушка работает в миграционном центре.
— Очень интересно, — Крокодил почувствовал себя рыбаком, чей поплавок вдруг полностью исчез под водой. — Твоя бабушка…
Тимор-Алк повернул голову:
— Я ничем не могу тебе помочь. И моя бабушка не может. Не рассчитывай.