С верхней пристани поднялась патрульная крылама. Описала первый круг очень низко, пронеслась над головами Варана и мага, обдав теплым запахом ухоженного птичника. Свечой поднялась в небо, замерла в зените, снова закружила, теперь неторопливо, с ленцой, то и дело зависая в потоках восходящего воздуха…
Парусники уходили, оставляя за собой покрытое узором море — сочетание многих следов на воде.
— А вот эти мачты, — пробормотал Варан. — Сколько же деревьев на них уходит… Десять… или больше…
— Одно. Каждая мачта — одно дерево. Просто ты не видел корабельного леса.
— И не увижу, — устало заключил Варан.
Маг странно на него посмотрел:
— Да? Почему?
Он лицемерил. Варан пожал плечами:
— Мы рождаемся здесь… И здесь умираем. Это Круглый Клык…
— Люди приходят и уходят. На свете есть корабли, лодки, воздушные упряжки, в конце концов…
Он стоял рядом, говорил о другом и смотрел вдаль, и это было хуже всего. Ожидание разоблачения сделалось совсем уж невыносимым; Варан сунул руку за пазуху, вытащил подсохшую купюру и с каким-то даже облегчением протянул магу:
— Я нашел. Нес отцу… И все.
Маг сдвинул на затылок свою шляпу. Взял купюру небрежно, как меняла. Положил ее на ладонь. Прищурился на радужное сияние, бледное при свете дня.
— Я думал, может, она настоящая, — неизвестно зачем добавил Варан.
Маг покачал головой:
— Она поддельная… Как и та, первая. Одна рука, один почерк… Мы ведь никому об этом не скажем, правда?
— Мы? — пробормотал Варан.
Маг вскинул голову:
— Тихо, вот она идет… Ты ей, пожалуйста, тоже не говори.
Варан обернулся, но дорога была пуста. Он открыл рот, чтобы спросить о чем-то, но в этот момент Нила появилась — она шла медленно, в обеих руках у нее были корзинки с продуктами для хозяина и лакомством для змейсих. Кручина и Журбина, питавшиеся исключительно рыбой, иногда в порядке поощрения получали сладкие репсовые печенья.
Варан выпустил нож:
— Не хочешь за меня замуж — так и скажи.
— Ты еще с отцом не говорил. Может, после всего он тебе и не разрешит, — Нила смотрела в сторону. — А ты мне голову морочишь…
Варан поднялся и вышел из пещеры.
Небо — последнее небо сезона — было белым от звезд. И в нем кругами плавала патрульная крылама.
Я люблю тебя — и буду за тебя драться.
Нет, не так.
Я люблю тебя — и буду драться за тебя, даже если ты меня уже разлюбила. Я буду драться за свою любовь, даже если в этой драке придется тебя прикончить…
Варан сплюнул под ноги.
Бред.
— Я боялась, ты будешь с ним драться.
— Вот еще.
Нила чистила большой закопченный котел. Тонкие руки по локоть были перепачканы сажей.
Варан потрошил рыбу.
— Когда я увидела вас вдвоем на дороге, я подумала, что сейчас сяду на попу, Шуу свидетель. Кто он такой? Что здесь вынюхивает?
— Просто горни, — соврал Варан.
— Да нет, — помолчав, сказала Нила. — Не просто… Что-то в нем есть. Что — не пойму.
— Как насчет свадьбы? — неожиданно грубо спросил Варан.
Нила вздохнула:
— А ты наверху останешься?
Он бросил очередную потрошеную рыбину в корытце с красной водой:
— Меня никто не зовет… И что мне тут делать? Только прислуживать…
— Отвалится от тебя кусок, если будешь прислуживать, — тихо сказала Нила.
Последними с острова ушли весельные лодки. На них отплывали жители ближайших островов, являвшиеся на Круглый Клык не столько отдохнуть, сколько заработать.
По морю ходили, переливаясь сизыми боками, воронки. По небу ходили смерчи; глядя утром на горизонт, Варан мог насчитать и пять, и семь, и девять за раз.
Небо сделалось блеклым, будто от усталости.
Хозяин закрыл для публики «катание на серпантерах». Кручина нервничала, предчувствуя конец сезона, ладить с ней становилось все труднее. Даже Журбина, всегда меланхоличная и покладистая, теперь позволяла себе скалить зубы и однажды цапнула Варана за руку. Впрочем, желающих посмотреть на «красоты подводных пещер» уже несколько дней как не было. Сезон заканчивался.
Хозяин честно выплатил Варану заработанное — ни грошиком меньше, но и не больше положенного. Варан отнес деньги отцу.
— Я хочу жениться, — сказал, глядя в пол.
— В следующем сезоне, — сказал отец.
Не спросил, на ком. А может, давно знал. Не стал удивляться, выяснять, сердиться. Просто сказал, сообщил легко и буднично: в следующем сезоне.
Варан ушел, не ответив ни слова.
* * *
Он каждый день нырял в «каменном саду». До последнего. Сносил Журбинин испортившийся характер, таскал ей печенье в рукаве, упрашивал не сбрасывать с седла, не бить хвостом и не кусаться, потому что на лодке добраться до «сада» не было никакой возможности.
Вода с каждым днем становилась все мутнее.
Однажды Варан попал в течение. Сам виноват — надо было предвидеть; он привык, что летом вода в гроте спокойна, как стекло. Привык — и потерял бдительность.
Его рвануло, как огромной грубой рукой, и потащило под камень. Мелькнул и погас свет; спасло дурака только то, что длинная уздечка Журбины, в последние дни склонной к побегу, была в тот момент намотана на запястье. Змейсихи чуют течения, как никто в мире; Журбина поплыла, избрав единственное направление, способное спасти ее и ныряльщика. Выбравшись, Варан долго кашлял и плевался, а потом от полноты чувств поцеловал Журбину в холодную чешуйчатую морду, и змейсиха сразу же отоварила его по ноге жгучим хвостом — чтобы не забывался…
Больше Варан не осмеливался нырять.
Сезон заканчивался. Все хорошее и все плохое, что несут в себе течения, водовороты и смена ветров, — все это будет потом.
Ковчег мотало и вертело. Море снова и снова, в который раз, пыталось потопить уродливую, неуклюжую с виду, громоздкую посудину. Поддонки цеплялись за стены и друг за друга. Кого-то рвало. Кто-то спокойно спал.
Море было бурое с белым, в клочьях пены, больное, отвратительное море. Оно выдыхалось с каждой минутой. Оно теряло силы, над ним собирались, как рыбы над падалью, тучи.
Сестры, Лилька и Тоська, висели на Варане с двух сторон. Они отяжелели за сезон. Скоро, пожалуй, они сравняются с ним в росте.
— Вараш… А правда, что ты жениться хочешь?