— Кто сказал?!
— Долька соседская… А что?
Тучи становились плотнее. Верхушки острова не стало видно; каменный мир горни остался там, где ему следует быть — наверху.
Над водой мало-помалу поднимались осклизлые, покрытые илом и водорослями крыши поддонья.
И пошел дождь.
Утопленников нашлось меньше, чем в прошлом сезоне, — всего одиннадцать. Троих опознали по заранее разосланным княжеским разыскным грамотам, обернули просмоленной шкурой и отправили наверх. Прочих отдали, как положено, морю.
Сняли сетки с полей. Донные поднялись даже веселее, чем обычно.
— Без репса не останемся, — удовлетворенно говорил отец.
Варан помогал матери прибираться в доме. Иногда среди грязи удавалось найти что-нибудь по-настоящему ценное — металлическое украшение или монету. Малявки радовались, прыгали до потолка; Варан всякий раз вздрагивал, когда в куче мусора обнаруживалась цветная тряпка.
Ему мерещилось радужное сияние.
Отец починил и вычистил водосборники. Море мало-помалу успокаивалось, обретая обычный серый цвет. Старый Макей взялся развозить почту на своей педальной шлепалке. Сестра матери с Малышки писала, что староста рудокопов велел поставить на берегу новую печь. И никто нигде не слышал, чтобы среди ила или умирающих водорослей отыскалась настоящая сотенная купюра — радужная, новенькая.
Возвращались к дому дойные кричайки — некоторые с приплодом. Появилось молоко. Варан вспомнил вкус сыра.
Налетели сытухи — они всегда налетают осенью, собирают дань с обнажившейся суши. Варан с отцом ходили на охоту, провели ночь на холодном камне с арбалетами наизготовку и пару сытух подстрелили. С победой возвращались домой — будет новая одежда, будут бочки маринованного мяса; к сожалению, сытух нельзя есть иначе, кроме как крепко промариновав. Воняют.
С раннего утра и до ночи находилось множество неотложных дел. Едва справившись с домом, полем и водосборниками, взялись налаживать винт. Тросы подгнили, пришлось добывать новые; староста Карп торопил, велел подготовить транспорт как можно скорее. Не спали ночами; наконец запустили винт на пробу, и Варан, поднявшись над облаками, увидел мир горни после сезона — в желтых листьях увядшего шиполиста, в оголившихся камнях, в замусоренных расщелинах.
Солнце палило немилосердно. Пришлось сразу же надеть очки.
На пристани стоял причальник Лысик. Глядел мимо Варана. Цедил слова, как сквозь сито.
Так началось межсезонье.
* * *
Стояли туманы. Бродили по суше, съедая иногда половину поселка. Висели над морем, проглатывая и выплевывая лодки рыбаков; На носу каждого суденышка болталась в рамке металлическая рыбка, носом всегда указывала на Малышку, а правым плавником — на Круглый Клык.
Донные посевы поднялись в половину человеческого роста.
Мать учила Лильку и Тоську доить кричалок. Девчонки, торопливые и неуклюжие, получали то когтем по ноге, а то и клювом по лбу. Роптали. Мать грозила даже ремнем.
Варан ходил кругами, налегая на рычаг, глядя в землю. Страшно представить, сколько тысяч кругов он прошел за свою жизнь, наворачивая пружину спускателя. А сколько прошел отец?!
Вокруг пружины была вытоптана круглая бороздка в земле. Идти было не так уж трудно, просто уныло и скучно до одури; иногда после нескольких часов непрерывного хождения по кругу Варан засыпал с открытыми глазами. Ему виделись белые дворцы, поднимающиеся из воды, странные птицы на деревянных плотах, а иногда виделось, будто он летит на крыламе и море — внизу…
Подниматься надо было каждый день. Горни требовали пресную воду. Поддонкам необходим был сушняк; винтом поднимали влажные водоросли и принесенные морем кусочки дерева, раскладывали на сушильнях под жгучим солнцем. Потом оборачивали просмоленной тканью и спускали вниз и распределяли под надзором старосты Карпа, и совершенно естественно получалось, что половина всего топлива попадала ему, старосте, в хранилище и в печь…
Пружину винта наворачивали непрерывно, и днем и ночью. По распоряжению старосты молодые мужчины поселка приходили по очереди вертеть рычаг и, чтобы не было так скучно, являлись большими компаниями. Темы для разговоров имелись общие, вернее, одна большая тема: кто как и сколько заработал в сезон.
В этом году было все как обычно и — все по-другому. Приятели сторонились Варана. А может, ему казалось, что сторонятся. В поселке болтали, что он провел в Тюремной Кишке чуть ли не полсезона. Ему, может, и самому так казалось, но если по правде — сидел-то он чуть больше недели…
…И все эти осторожные расспросы с приторно-сочувствующими лицами: ну как там? Разбойников видел? А душегубов?.. И понимающая ухмылка. Захотел парень подзаработать более обычного, это случалось и случается. Разбойникам весточку кинуть, или внимание торговца отвлечь в нужный момент, или еще кое-какая мелкая работенка, сама по себе вроде и нестрашная, и незначительная… Правда, обычно на такое идут пришлые ребятки с окрестных островов, да хотя бы и с Малышки. Круглоклыкскому поддонку на пособлении попасться — большая редкость, может, потому и отпустили…
Так или примерно так воображал себе Варан разговоры односельчан и не желал не то чтобы оправдываться — видеть никого не хотел.
Сегодня утром отец на винте ушел наверх. Помощников из поселка до полудня не полагалось; Варан ходил по кругу в полном одиночестве.
Нила осталась наверху. Что она там делает, как служит — Варан не думал. Жизнь горни в межсезонье представлялась ему бесконечной скамейкой в богато убранной пещере. Горни сидят и глядят друг на друга. Иногда ходят в гости к соседям, в расщелину, украшенную драгоценными камнями. Иногда — очень редко — принимают посланников от Императора; те прибывают в крылатых повозках, закрытых со всех сторон от палящего солнца. На лицах и мужчины, и женщины носят вуали — чтобы не сжечь кожу, ненароком выглянув из-под камня. Разумеется, князь и его приближенные проводят Время приятнее — к их услугам музыканты и рассказчики историй… И еще они читают книги, которых в императорском хранилище наберется, по рассказам, несколько десятков…
Стараясь не думать о Ниле, Варан вспоминал Императорского мага Лер… как его там… который, похоже, тоскует на Круглом Клыке. В наказание его, что ли, заслали в такую глушь?
Над головой Варана вдруг завертелись, свились узором серые облака. Возвращался винт. Варан застопорил рычаг, мимоходом вытер пот со лба и приготовился встречать отца.
Корзина вывалилась из туч почти над самой землей. Иногда в такие минуты удавалось увидеть краешек неба — но не сегодня. Лопасти винта, большие и малые, стряхнули налипший туман. В облаках осталась выемка, быстро зараставшая подвижными серыми клубами. Корзина жестко грохнулась в посадочную подушку, сооруженную из песка с гнилыми водорослями.
Лицо отца было очень спокойным и бледным, как от боли.