— А как же счастливые дома? — спросил Варан. — Те, где он развел огонь?
— Помолчи…
Подставка осторожно разровнял рассыпанные по полу раковины. Наступил на одну; та с треском разломилась.
— Осторожнее, — сказал Варан.
Подставка присел на корточки. Потянул носом. Провел ладонью над россыпью раковин, взял одну, поднес к глазам:
— Забавно…
И надолго замолчал. Широкое лицо с черными жерлами ноздрей то освещалось перламутровыми бликами, то снова пропадало в темноте.
Варан молчал тоже. Императорский Столп ворошил историю его родины — иногда скучную, иногда страшную, обыденную, тайную. Где-то там было записано о рождении отца и его женитьбе на матери, о рождении Варана, Лильки и Тоськи. Где-то там хранилось прошение общины в пользу молодого поддонка, который никак не мог быть причастен к разбою, потому как сезон для поддонков свят… Там лежали в куче других документов донесения дознавателя Слизняка. И запись о смерти Нилы.
— Дивные дела творятся на этом островке, — пробормотал наконец Подставка. — Сезон, сезон… А в межсезонье, что же, ничего не происходит?
— Ничего.
Подставка поднялся. Щелкнул пальцами; расползшиеся по кабинету раковины снова влились в мешок, и прорехи на его боках затянулись, как раны.
— Ваша Незыблемость, — тихо спросил Варан. — Вы никогда не заставляли котлеты, например, прыгать вам в рот?
Подставка дернулся. Посмотрел на Варана почти со страхом, почти с ненавистью; Варан испугался этого взгляда, как не боялся открытых обещаний запытать. Ждал, что Подставка крикнет сейчас: «Рыжий!», из ниоткуда явится палач, и тогда придется драться хотя бы за то, чтобы умереть достойно…
Подставка отвел взгляд. Мрачно ухмыльнулся:
— Перестань…
Уселся на свое место. Сложил ладони:
— По-твоему, кто такие маги?
— Люди, приведенные в этот мир, чтобы расширить его границы. Те, кому дано сверх меры. Те, кто несет новое — из-за грани сущего.
— Я, по-твоему, расширяю границы мира?
— Нет. Вы устроились в данных границах… В тех, что были до вас.
— А почему?
— Это ваш выбор.
— А Зигбам… нет, по-другому поставим вопрос. Ты видел хоть раз в жизни мага, который «нес», по твоему выражению, что-то из-за границ сущего?
— Я видел одного, который хотя бы пытался. Который, может быть, и смог бы. Если бы прожил подольше.
— Лереаларуун?
— Да.
Подставка сморщил короткий нос, будто собираясь чихнуть.
— Почему ты спросил про котлеты? Тебя тоже раздражает, когда магическую силу, необъяснимую, священную, данную избранным… используют для пошлых фокусов?
— Да.
— Разве это твое дело — кто как применяет свой дар?
— Не мое. Совершенно.
— Тогда зачем ты задаешь глупые вопросы?
— По недомыслию, Ваша Незыблемость. Исключительно по недомыслию.
Подставка принюхался. Хмыкнул:
— Думаешь, ты умнее всех? Маг рождается, чтобы нести в мир неведомое… Почему же маг не всемогущ? Почему я не смог отыскать Бродячую Искру, когда он был так мне нужен? Почему я не могу малого — истребить разбойников в Лесном уделе… Переловить сыновей Шуу, сколько бы их ни расплодилось… Почему я не смог…
Он оборвал сам себя. Поднялся. Подошел к следующему мешку. Не касаясь его руками, заставил развязаться и вывалить содержимое на середину комнаты.
Снова звякнула, растекаясь, россыпь исписанных ракушек.
— Мы заставляем камни летать по воздуху, — пробормотал Подставка. — Зажигаем огонь взглядом… Ты, конечно, не знаешь. Я родился на Россыпи накануне большой засухи. Отлично помню, хоть был очень мал. Мои братья смеялись, когда я заставлял их башмаки танцевать по комнате. И, смеясь, умирали от голода. Понимаешь?
— Нет.
— И я не понимаю. Цена моего дара? Что такое я должен был нести в мир, если не смог сотворить для них кусок хлеба?
— Может быть, по малолетству…
— Нет, Варан. Магический дар непостижим и не подвластен никому. Ты сходишь с ума оттого, что понимаешь — вот граница твоих возможностей и за нее не выпрыгнешь, как ни старайся. Ты называешься Могуществом и ежесекундно осознаешь, до чего ничтожен…
Воцарилась тишина, нарушаемая звяканьем ракушек. Подставка сидел перед ними на корточках, принюхивался, водил рукой, просматривал избранные записи. Лицо его то освещалось, то уходило в тень.
Варан не осмелился спросить, что стало с семьей Императорского Столпа, тогда еще подростка, когда его разыскали в провинции и увезли, чтобы «дать соответствующие воспитание и образование». Известное дело, что стало. О том давнем голоде на Россыпи до сих пор ходят страшные сказки…
— Никто из людей не понимает до конца, как чудовищен мир, — пробормотал Подставка. — Вы — как животные в шорах, бредущие по краю бездны. А мы видим и видим, как мир сползает вниз, волосок за волоском… И ничего не можем изменить. Остается делать императорские деньги, бороться за власть и показывать фокусы…
— Ваша Незыблемость, — тихо сказал Варан. — Вы когда-нибудь пытались сотворить птицу? Не крыламу — маленькую. Чтобы она вывела птенцов…
— Ты мне не веришь, — сказал Подставка.
— Верю. Но Лереаларуун говорил мне…
— Он был мальчишка. И ты был мальчишка. Что он еще говорил тебе?
Голос Подставки обрел опасную мягкость. Варан опомнился.
— Он показал мне карту. Первую карту в моей жизни. Мы говорили, как водится, о далеких землях, дорогах, странствиях… Для меня, с рождения запертого на каменном островке, это было очень важно.
— Это не все. Он еще что-то тебе говорил. Называл другие свои имена…
— Подорожник.
— Что?
— Я звал его Подорожником. По его просьбе.
— А-а, — протянул Подставка, разглядывая очередную ракушку. — Младенца женского пола передать на воспитание отцу на остров Малышка… Болезнь кузины князя Круглоклыкского Ремии считать острым расстройством живота… Подробности происшествия держать в строгом секрете… Ты говорил, твоя невеста была полугорни?
— Я не знал, — сказал Варан после длинной паузы.
— Что?
— Что она родственница князя…
— Может, это не она? Здесь нет имени.
— Горни и поддонки не так часто сходятся… По крайней мере у нас на островах.
Подставка небрежно бросил раковину в общую груду. Потер ладони:
— У меня на столе лежит карта… Посмотри, пожалуйста.
Варан поднялся с кресла, покрытого шкурой донного дракона. Пересек кабинет, стараясь не наступать на рассыпанные ракушки. На столе Подставки в самом деле лежала карта — это не была работа Варана, он не помнил такой работы. Довольно точная карта центральных провинций, вышитая на шелке.