— Присмотрись, — сказал Подставка.
Варан наклонился ниже. На карте вышиты были огоньки, разбросанные по полям и лесам без видимой системы. Красная точка, три языка пламени. Тончайшая работа — вышивалось, вероятно, под увеличительным стеклом.
— Это дома, где родились маги, — сказал Варан.
— Да.
— Там были новые печи, сложенные некоторое время назад проходившим мимо бродягой-печником…
— Не обязательно. В некоторых домах были старые печи, сложенные, в самом деле, чужим человеком, но хозяева дома утверждали, что знают его, — он жил в соседнем поселке… Или нанимался на зиму работать…
— Но его ни разу не удалось застать. Говорили — он ушел…
— Или — он умер.
Варан поднял голову. Подставка смотрел на него дырами черных ноздрей.
— Ваша Незыблемость, — тихо спросил Варан, — вы должны знать, кто сложил печь в вашем доме.
— Мне было шесть лет, когда меня забрали из вымирающего поселка. В то время я не задумывался о бродягах и печах. А позже — не у кого было спросить.
Он щелкнул пальцами. Раковины сползлись обратно в мешок.
— Я искал Бродячую Искру, Вараша, — сказал Подставка. — И не только я. Много лет все шпионы Империи искали Печника…
— Затем, чтобы посадить его в клетку и плодить магов по своему разумению?
— С разными целями. Здесь, в этом кабинете, передо мной стояли пять или шесть претендентов… людей, которые утверждали, что в доме, где они зажгут огонь в печи, навеки будут мир и счастье. А в доме, где они сложат очаг, родится маг…
— Они были самозванцы?
— Разумеется. Сколько раз мои гонцы нападали на след! Сколько крылам теряли перья, носясь взад-вперед между мной и моими шпионами! Сколько раз мне присылали подробное описание — всякий раз новое…
— Что вы хотите сказать?
— То, что ты боишься услышать. Бродячая Искра — метафора, Варан. Расхожий образ. Мечта о добре. Всякому приятно знать, что в темноте ходит кто-то — и оставляет свет… И носит с собой ответы на самые важные, самые больные вопросы…
Варан вспомнил огни на Круглом Клыке. От собранных в мешок ракушек на полу осталось немного песка, ниточка сухих водорослей, острые перламутровые осколки.
— У меня так много вопросов к Бродячей Искре, — прошептал Подставка. — Я хотел бы… да. Я допросил бы его по всем правилам и узнал почему…
В глазах его метнулся желтый безумный огонек.
— Вряд ли он позволил бы допрашивать себя, — сказал Варан.
— Его нет! — рявкнул Подставка. — Ты, я, Лереаларуун — размечтались, только и всего. Его нет и никогда не было, это сказка, ты давно это понял, только боишься себе признаться.
— Нет.
— Варан, — устало сказал Подставка. — Если только ты… позволишь себе… предать меня и уйти — я предупреждаю… что разберу тебя на части. Ты хороший работник, и ты мне дорог, но если сделаешь, что задумал… я тебя предупредил. Ты слышал. Да?
— Разумеется, Ваша Незыблемость, — Варан низко поклонился. — Вы предупредили. Я слышал.
Подставка долго смотрел на него. Потом прикрыл глаза.
Двери кабинета разъехались, приглашая отправляться восвояси.
— Пустите на ночлег, добрый хозяин.
— Император с тобой. У нас тесно.
— Замерзну ведь.
— Ступай к соседям. Иди-иди, нечего тут…
Варан отошел.
Ветра не было. С темно-синего неба потихоньку, будто раздумывая, опускались снежные хлопья. Варан давно заметил, что поодиночке снежинки здесь не летают — только роями, вроде пчелиных.
Дома здесь строили из снега.
Если бы Варану когда-нибудь такое рассказали — не поверил бы, даже после Степи, даже после Россыпи, пожалуй, не поверил, что можно годами, поколение за поколением, жить в таком вот снежном доме. Обледеневшие кирпичи покрываются копотью, дома стоят уже не белые — рыжие, ноздреватые, но все такие же крепкие. И вокруг огня, горящего в очаге, можно сидеть хоть нагишом — не будет холодно.
Варан переступил с ноги на ногу. Звук снега под его подошвами показался оглушительно резким: поселок жил в совершенной тишине. Поднимались к небу прямые, подсвеченные снизу дымы. Заборов не было — только бесформенные сугробы перед каждой дверью, большие и малые. Вот подойдет недобрый человек — из сугроба высунется черная клыкастая морда, и недобрый человек мигом свои недобрые планы позабудет.
Холодало. С трудом передвигая ноги, Варан подошел к следующей двери. Предусмотрительно остановился подальше от сугроба. Звякнул в подвешенный на шесте ледяной колокольчик.
После долгой паузы полог на двери отодвинулся. Выглянул мужчина — голый до пояса.
— Пустите на ночлег, добрый хозяин, — сказал Варан, с трудом разлепляя губы. — Замерзаю.
— Заходи, — сказал хозяин, и Варан ушам своим не поверил — Что стал? Заходи, ладно… Ша, Дружок!
Черная клыкастая морда, показавшаяся было из сугроба, втянулась обратно.
Варан пригнулся в дверях. Сразу за пологом начиналось тепло; это было сравнимо, наверное, с появлением на свет. Варан замер, не желая пропускать ни мгновения этой новой, темной, теплой жизни.
— Ты кто такой? — спросил в темноте хозяин.
— Путник.
— Вижу, что путник… У нас тут вообще-то не ходят. Неподходящее место для бродяг. Мерзнут в сугробах, жалко их… Заходи.
Дом был устроен, как витая ракушка, — коридор вел по спирали, все суживая круги. Сквозь снежную стену показался желтоватый теплый свет; еще через несколько шагов Варан оказался в комнате, большой и круглой. Посередине стояла печка, рядом — свеча на деревянном настиле. И сидели, прижавшись друг к другу, женщина и две девочки — очень легко одетые, младшая — в одной коротенькой юбчонке.
— Император с вами, здравствуйте, — сказал Варан, неуклюже кланяясь. — Вот… Чуть не замерз.
В доме было тихо — даже тише, чем на улице. Даже огонь потрескивал приглушенно; трубы не было, над очагом зияла дыра в высокой снежной крыше, и сквозь дыру посверкивали звезды.
— Шкуру-то снимай, — сказал хозяин, усаживаясь рядом с женой. Кожа на его плечах, груди и животе была голубовато-белой и резко контрастировала с румяным, почти коричневым лицом.
— Сейчас, — Варан виновато улыбнулся. — Пальцы отогреются…
— Ты подмерз, что ли? — спросил хозяин и обернулся к жене: — Малушка… Дай ему выпить.
Варан наконец-то стащил с себя меховую куртку, сшитую в одно целое со штанами и валенками. Старшая девочка в полотняном платьице поднесла глубокую тарелку с дымящимся питьем; понюхав зелье, Варан снова вспомнил Подорожника. «Я тебя не отравлю… Но местными травками тебя выхаживать не один месяц, ты уж извини…»