Варан проснулся. Снег под санями скрипел слишком тихо и как-то неуверенно. Третья сотня мушек по-прежнему тянула вперед, зато вторая и первая снизились, почти касаясь снега.
Варан поднял голову.
Трехлапец возвышался, как дерево у дороги, и издали мог в самом деле показаться толстым деревом. Две передних ступни — ласты-снегоступы — обрушили снежную стенку и теперь стояли на рыхлой обочине — «пятки вместе — носки врозь». Третья нога утопала в снегу.
Тягуны повернули направо — подальше от неподвижной громадины. Сани въехали носом в снежную стену и остановились.
Трехлапец жалобно застонал. Этот замирающий стон означал крайнюю степень ярости, голод и желание нападать.
Варан нащупал факел на дне саней. Поразился собственной беспечности — факел лежал, приваленный свежими еловыми ветками; трехлапец изогнулся над дорогой и протянул к Варану единственную руку с двумя длинными белыми пальцами.
Между пальцами проскочила синеватая молния.
Варан щелкнул «искрой», первый раз — вхолостую. Следовало заверещать, тонко и противно, резкие высокие звуки если не пугают трехлапцев, то, по крайней мере, заставляют их задуматься. Но голоса не было. Варан снова щелкнул «искрой», факел занялся, сразу стало светло и жарко…
Молнии между пальцами твари били белым и голубым. Варан выпрямился в полный рост и поднял факел над головой.
— И что, подпалил?
Так называемая гостиница оказалась большим снежным строением, рассчитанным человек на двадцать путешественников. Варан был здесь один, жался к очагу и никак не мог согреться. Смотритель перекрестка, в это время года скучающий и праздный, явился скрасить его одиночество — и потешить собственное любопытство.
— Подпалил, да?
— Не так чтобы очень, — нехотя признался Варан. — Жив — и то спасибо. А сотня тягунов — сдохли. Шлеи отрезал, там и бросил…
— Сотня тягунов — это не птичкины сопельки, — степенно заметил смотритель. — Откуда у тебя упряжка?
— Купил.
— Да? Богатый ты бродяга, редко таких видел…
— А много видел бродяг?
— Летом тут санный путь — туда-сюда, купцы, посыльные, почтари, только успевай приглядывать. Сейчас вот… скучно.
— Никто не ходит? Совсем?
— Нет, почему… был один. Не такой богатый, как ты, — его почтарь Фолька привез. Дождался другого почтаря, из Приморок, и с ним опять же уехал. С неделю назад.
— С неделю?!
— Торчал он тут всего-ничего, шесть дней… На семь ночей топлива у меня купил. Почтари, они в такое время тягунов не гоняют. Вот и тебя чуть трехлапец не съел…
Тонкие сосульки на потолке звякали в такт его голосу.
Печка горела вполсилы, влажные еловые ветки на полу замерзали, похрустывали при каждом шаге, как битое стекло.
— Приморки — это где? — спросил Варан.
* * *
Море в этих местах похоже было на моллюска, покрытого раковиной. Слой льда в несколько человеческих ростов — слоистый, ноздреватый, матовый — никогда не сходил со своего места. Море, спеленатое и обездвиженное, оставалось свободным и в тюрьме — дышало под панцирем, и ритм его жизни напоминал чередование сезонов и межсезонья.
Был отлив. Дорога уходила в прорубь, более похожую на колодец. Варан шел, двумя руками придерживая сани. Тягуны ползли по косому деревянному настилу — вниз и вниз, в зеленоватую темноту.
Колодец закончился. Настил сделался похожим на трап. Каждый звук отражался от внутренней поверхности льда, черным брюхом нависавшего над головой, — поскрипывание настила, шорох полозьев и мушиных лапок, шаги… Наконец выехали на дно; Варан разбежался, толкая сани, тягуны — две сотни, ослабевшие и мокрые, — взлетели. Варан поднял над головой фонарь.
Лед был, как потолок в высоком зале. С него свисали толстые пупырчатые сосульки. Вспыхивали, переливаясь цветными искрами. Отбрасывали тени. Варан как будто летел над заснеженным лесом — летел, перевернувшись вниз головой. Похожее ощущение он испытывал когда-то в юности, зависнув кверху ногами между голубым небом горни — и слоем облаков, закрывающим поддонье.
Дорога здесь была легкая, раскатанная, тягунам не приходилось выбиваться из сил. И здесь было ощутимо теплее; Варан даже снял капюшон.
Пахло морем. Вдыхая этот запах, легче было надеяться. Неделю назад здесь прошел Бродячая Искра. Варану казалось, что он зажал край его следа в зубах — самый краешек призрачного следа, но зажал намертво и теперь не выпустит. Неделя! Возможно, бродяга до сих пор сидит в этих Приморках, ждет следующего почтаря. В такое время ездят редко… Тягунов погоняли с помощью губной гармошки. Сигнал «вперед» звучал аккордом из двух высоких звуков. Эхо прыгало, как мяч, много раз отражаясь от ледяной крышки и возвращаясь обратно. Тягуны жужжали.
Варан поерзал, устраиваясь в санях. Нащупал ладонью твердый комочек, поднес к глазам; это была дохлая мушка — один из тягунов, погибших во время схватки с трехлапцем. Перламутр потускнел, крылья обгорели, прозрачные шарики-глаза подернулись пленкой; Варан с сожалением выбросил тягуна за борт. Он всегда симпатизировал этим тварям — нежные и хрупкие с виду, они весили, как свинцовые шарики, и могли тянуть сани день и ночь без особого труда. Вот только огонь переносили плохо…
Зеркальные шарики-вешки бликовали по обе стороны дороги, отражали свет фонаря. А больше не было никакого света; Варан сидел, держась за борта, глядя, как вешки одна за другой убегают назад.
Только бы не растерять в погоне все свои вопросы. И помнить о Подорожнике… Маги — это казалось таким важным прежде, и с каждым годом все тускнее и тускнее, все равнодушнее, вот уже почти десять лет, как Варан не встретил ни одного мага…
Он хотел снова проиграть «вперед», но остановил себя. Тягуны и так работают изо всех сил — их только две сотни, не три, и хоть дорога легкая — влажно, вода оседает на крылышках, тянет вниз.
Шум прибоя сделался громче. Видно, дорога подобралась совсем близко к кромке живого моря. Варан подавил в себе желание остановиться и подойти к воде, посмотреть. Тормозить тягунов, потом их снова разгонять — не только время, но и силы, и опасность перепутанных шлей…
Потом впереди возник огонек. Варан приподнялся в санях; у дороги кто-то жег костер. Дело не сверхъестественное, но довольно необычное — по крайней мере, подо льдом в это время года.
Сигнал «стоп» для тягунов звучал как низкий умиротворенный стон. Сани побежали медленнее, тягуны спустились ниже, первая двадцатка коснулась земли, потом вторая, третья…
У костра сидел человек в такой же, как у Варана, «шкуре». На коленях у него лежало короткое охотничье копье со стальным острием. Похоже, копье переместилось на колени совсем недавно; незнакомец смотрел исподлобья, готовый встретиться хоть с чужаком, хоть с трехлапцем, хоть с самой Шуу.