— Я потратил себя, выбросил на дорогу к трону, прошел по магическому дару, как по канату над пропастью, — Император улыбнулся. — Но даже если бы я прожил всю жизнь в лохмотьях, пытаясь понять свой дар — вряд ли мне удалось бы одолеть время… старость. Смерть. А так — я могу предложить тебе покой и радость в твои последние годы. А главное — ты не будешь одинок.
Он помолчал и добавил еле слышно:
— И я.
Они стояли на узком балконе. Город лежал под ними, огоньки торопливо гасли — приближался поздний вечерний час, когда все добропорядочные подданные должны уснуть перед завтрашними трудами.
— Как на Круглом Клыке, — тихо сказал Император.
— Только наоборот, — прошептал в ответ Варан. — Гаснут…
Опасно раскачивались «верхние кварталы» — с моря дул свежий, почти штормовой ветер.
— Знаешь… Я очень рад, что ты жив, — сказал Варан.
Император обернулся:
— Правда? Хоть один человек этому рад, в самом деле…
— Отпусти меня.
Император глубоко вздохнул. Долго молчал, прежде чем ответить.
— Думаешь, ты знаешь, как надо жить? Я тоже так думал. Но я тогда был щенком, а ты седой дед, постыдился бы.
— Я искал его полжизни… Потому что был молод и любил бродяжничать. Потому что был легок на подъем. Потому что ты сказал мне тогда — найди его…
Подорожник молчал.
— Потом я перестал его искать, — продолжал Варан. — Я думал, что успокоился. Я позволил жизни вертеть мною, как ей заблагорассудится. Жизнь привела меня на Круглый Клык…
Ноздри Подорожника дрогнули.
— И я снова стал искать его — теперь не ради прихоти. Наверное, не найду… Я будто в скорлупе, будто связан или спеленут, мне кажется, один рывок — и освобожусь. Знаю, что это иллюзия… Не искать — не могу. Прости.
Сполох наклонился над перилами. Потянул носом воздух — лишенный, по мнению Варана, иных запахов, кроме легкого запаха дыма.
— По вечерам они надеются, — сказал, будто бы сам себе.
— Почему по вечерам?
— Ты бы лучше спросил, на что…
— На счастье, разумеется. Все надеются на счастье. Даже ты.
— Варан, — серые глаза бывшего Подорожника сделались почти голубыми, ясными, как давным-давно на Круглом Клыке. — Я был так рад, когда нашел тебя.
— Теперь отпусти.
— Но ты мне нужен. Ты — последняя веревочка, которая связывает меня… с чем-то, чего больше нет.
Город еще не спал, но уже погасил свечи. Затих. Затаился.
— Ты не сказал, почему они больше надеются по вечерам… — пробормотал Варан.
— Разве не понятно? Они ложатся в постель со своими женами и надеются, что родится наследник… Или славная девочка.
— Или маг…
— И что счастье, так и не доставшееся родителям, обязательно явится к детям… Что ты сказал?
— Я сказал, может, они надеются дать жизнь магу…
Император рассмеялся. Стражник, дежуривший у края балкона, содрогнулся и вытянулся в струнку при звуке этого смеха. Даже Варану стало не по себе.
Император Сполох оборвал смех. Склонился над темным городом.
— Отпусти меня, — сказал Варан. Император молчал.
На фоне вечернего неба кружили, почти не шевеля крыльями, патрульные крыламы.
Он поднялся на пригорок и остановился, удивленный.
Мельница, пруд и лес были на месте. Все остальное изменилось; вместо одного дома стоял небольшой хуторок, вместо одного поля — лоскутное одеяло многих полей и огородов, вместо деревянной дозорной вышки — каменная башенка с колоколом наверху…
Колокол ударил — не тревожно, но настороженно.
Варан спустился в долину.
Дети выглядывали из-за невысоких плетней. Дети были черноволосые и черноглазые, одна девочка — рыженькая. Один мальчик — с соломенными волосами, зеленоглазый.
Навстречу Варану вышел средних лет мужчина, коренастый и очень широкий в плечах. Шел, непринужденно помахивая тяжелой железной палкой. Вглядевшись в его лицо, Варан прищурился и остановился.
— Ты кто будешь, добрый человек? — спросил мужчина, поигрывая оружием. — С чем пожаловал?
— Путник, — сказал Варан и прокашлялся. Когда мужчина заговорил, он понял, кого так напоминает его скуластое смуглое лицо — женщину с черными волосами, ту, что обещала помнить, разводя огонь…
— Путник я. Пустите на ночь, добрые люди, можно в сарай или на сеновал. Дождь собирается.
Оба посмотрели на небо — и снова друг на друга.
— Дождь, — подтвердил мужчина после короткого молчания. — Что ж, заходи… если ты с добром. Места у нас много, всем хватит.
Следуя за мужчиной, Варан оказался на единственной и не очень длинной, но тем не менее настоящей улице хуторка. Дома стояли, похожие друг на друга, новенькие, если не считать одного — старого, хоть и ухоженного, выкрашенного и выбеленного, с обновленной крышей.
Над трубой поднимался дымок.
— Все мы тут родня, — сказал мужчина. — В этом доме мать жила — месяца не прошло еще… на поле легла. За работой и умерла, там и положили. Старое поле любило ее очень… любит.
Варан смотрел на дом.
— А теперь мы сюда молодых поселили, сына моего с невесткой. Детей у них нет пока что… может, и возьмут тебя. Сын в лес ушел, невестка дома… Сойка! — позвал в приоткрытую дверь.
— А?
На порог вышла молодая женщина — светловолосая и безбровая, тонкая, как стебель травы, и очень почтительная:
— Да, отец?
— Вот, — мужчина кивнул на Варана. — Путник… Пустишь к себе?
Женщина глянула на незнакомого старика, потом на свекра, чуть заметно улыбнулась:
— Как не пустить… В этот-то дом… Это надо пустить, так заведено…
— Правда, — мужчина кивнул. — Только… Это… — и он зашептал что-то женщине на ухо, так, чтобы не услышал Варан.
Налетел ветер. Дождь и вправду приближался не из робких.
— Проходите, дедушка, — женщина открыла перед Вараном дверь. — Не богато… Но каша скоро поспеет, горячая. Муж вот в лес ушел с утра… Жду вот. Вот…
Варан остановился среди комнаты. В ушах у него нарастал странный тонкий звук — как будто комариный писк, как будто далекий звон. Тяжело стучало сердце; он разглядывал печную дверцу — старую, аккуратно вычищенную. Кирпичи «лесенкой» — чтобы радовали глаз…
— Садитесь, дедушка, — молодая хозяйка пододвинула табурет. — Я сейчас… огонь ведь надо в печке развести, так заведено…