– Возьми пассажиров, торговец. Плачу золотом.
Он показал три монеты. Ремыш задумался; он редко брал на борт пассажиров. Монеты были в самом деле золотые, из тех старинных, которые чеканили в разрушенном городе задолго до Империи. Такие деньги до сих пор ценились.
– Ты везучий? – спросил Ремыш сквозь зубы.
– Очень, – без улыбки отозвался высокий человек.
– А куда вам надо?
– В порт. Любой.
Позже Ремыш удивлялся собственной уступчивости. Незнакомец говорил так спокойно и уверенно, держался так властно, будто это торговец упрашивал его занять место на плоту, а он, пассажир, решал, осчастливить плотогонов или нет.
– Ладно, садитесь, – сказал Ремыш.
Высокий человек кивнул и вернулся к своим спутникам. Наклонился к женщине, сидящей на камне, взял ее на руки и перепрыгнул через неспокойную полосу воды, разделявшую берег и край плота; Ремыш подумал, что он очень ловок, этот незнакомец, но почему это, Шуу отрыгни, он носит эту бабу на руках? Она калека?
Следом впрыгнул зверуин, оседланный, увешанный поклажей. Ремыш разглядел арбалет, притороченный к седлу, и ножны на боках получеловека. Он покачал головой, посмотрел на деньги в руке и вернулся к команде. Работа выпала кропотливая и утомительная, когда одну лопасть поменяли – оказалось, что треснула другая. Насилу справились; Ремыш скомандовал отплытие.
– Хозяин, кого это ты взял?! – мастер-плотогон, оторвавшись от работы, только теперь заметил пассажиров. – Это же, вроде, гекса!
Проклятье. Неудачи преследовали торговца, становясь все горше. И как только он не узнал характерные черты в наружности незнакомца? Сам-то Ремыш вырос на внутреннем море, на островах, где о гекса и слыхом не слыхивали, но, путешествуя по большому миру, непозволительно быть беспечным!
Пассажиры сидели на своих узлах ближе к центру плота. Зверуин лежал на брюхе, подстелив плащ. Его тонкий хвост подрагивал. Ремыш остановился в нескольких шагах; девушка прильнула к груди гекса и говорила хрипловатым, как у мальчишки, голосом:
– Не понятно, пока не испытаешь на себе. Если не знать, где верх, где низ – еще не беда. Вот если везде – низ, а верха нету вовсе…
Она осеклась. Гекса глядел поверх ее головы – на Ремыша.
– Что тебя тревожит, хозяин? – спросил очень спокойным, очень холодным голосом.
Ремыш прокашлялся.
– Его тревожит, что ты гекса, – тихонько сказал зверуин. – Отчасти я его понимаю…
Гекса повернул голову, зверуин смутился под его взглядом:
– Я сказал – «отчасти»…
– Господа, тут такое дело, – сказал Ремыш. – Плот не выдержит, колесо плохо починили, скверная погода… шторм надвигается… вот ваши деньги, – не глядя на гекса, он вытащил золотые монеты. – Прошу прощения, но… придется вам обратно на косу сойти.
Гекса осторожно отстранил девушку. Поднялся; Ремыш отступил. Пассажир был выше его на голову. Плащ раскрылся на его груди, стала видна серебристо-черная кольчуга и ножны на боку; темные глаза под широкими надбровными дугами поймали взгляд торговца, будто липучая лента – мошку.
– Я думал, мы заключили сделку, – тихо сказал гекса.
– Да, но…
– Однажды меня уже выбросили за борт. Если ты захочешь повторить этот подвиг, торговец, – ты сам со всей своей командой окажешься в море. С перерезанной глоткой.
Он говорил, едва шевеля губами. Даже его спутники, сидевшие очень близко, вряд ли могли расслышать его слова; Ремыш помертвел. Ему случалось противостоять портовым жуликам, морским разбойникам мелкого и среднего пошиба, но человек, стоящий перед ним, был неизмеримо страшнее целой шайки. Ремыш понял это, глядя в его цепенящие черные глаза.
– Я заплатил тебе и заплачу еще – за гостеприимство, – голос гекса чуть смягчился. – Все, что мне нужно – чтобы нас не трогали… И еще жаровня. У тебя есть переносная жаровня? Я доплачу.
– Да, – тихо сказал Ремыш.
– Что – «да»?
– Жаровня… сейчас.
* * *
Ветер стих, волны немного успокоились. Плот двигался вдоль берега, тяжело покачиваясь, и Каменная Стрелка медленно отползала назад. Развалины старого города на горизонте подернулись дымкой.
Развияр сидел, обнимая Яску, чувствуя под плащом ее тонкие ребра. Плот покачивался, напоминая ему бакен возле города Мирте, маленький бакен, спасший ему жизнь. Яска ниже надвинула на лицо капюшон: она боялась открытого неба.
– Все-таки паршиво на этом плоту, – сказал Лукс. – Как голышом на ярмарке… Яска, ты не бойся. Может, они еще не прилетят.
– Я не боюсь, – отозвалась она сквозь зубы.
Лукс вздохнул. Вздох означал: конечно, боишься, перед нами-то зачем притворяться?
– Она боится не патруля, – сказал Развияр.
Яска чуть вздрогнула на его руках.
– А чего? – спросил Лукс.
– Расскажет сама, если захочет.
Яска задрожала. Он прижал ее к себе, успокаивая.
Он носил ее на руках вот уже много дней, хотя она давно набралась сил и могла ходить сама. Он не доверял ее Луксу, и зверуин с каждым днем делался все скучнее. Но Развияр чувствовал, непонятно почему, что Яску нужно нести на руках.
– Это все магия, – сказала она тихим, дрожащим голосом. – Я сама не понимаю, как. Думала, ничего не выйдет… А потом увидела этих птиц, гекса, вас… И тогда земля и небо перевернулись, небо стало полем. Оттуда вырастали молнии, как деревья. Медленно и красиво… и больно, так они росли, и на каждой ветке сидела птица. А потом они улетели. Но на самом деле они падали. А я знала, что делаю что-то ужасное, и само небо разозлилось на меня… за то, что я посмела. Теперь все время кажется, что кто-то сверху смотрит, ищет меня… А спрятаться негде.
– Я понимаю, – сказал Развияр.
– Ты ведь не маг…
– Нет. Но когда я впервые увидел Утро-Без-Промаха в его склепе, в подземелье под замком, – стены будто сдвинулись. Я потом долго боялся низких потолков и узких коридоров.
Сделалось тихо. Ворочалось море, скрипело колесо, перекликались плотогоны.
– Я думал, ты никогда ничего не боишься, – сказал Лукс.
Послышались тяжелые шаги. Явился торговец, таща перед собой тяжелую жаровню на трех ногах – круглую чашу для огня из железа и глины.
– Спасибо, – сказал Развияр и протянул торговцу монету.
* * *
Соленые брызги падали на лицо. В полусне он видел Акку, женщину с лихорадочно блестящими глазами.
– Прощай, – сказал он ей. – Спасибо за гостеприимство.
Она стояла, перегородив дверной проем, не давая ему выйти.
– Что? – спросил он.
Она молчала. Кусала губы.