Book.

Помню, как всё сильнее тянуло из коридора сладковатым гнилостным запахом. Когда я была в трубе, этот запах вдруг взлетел снизу, прорвался сквозь копоть и сажу, забивавшие мне дыхание, и подхлестнул таким ужасом, что я сама не помнила, как оказалась наверху.

А там, оказывается, была не крыша, а гранитный склон, такой крутой, что Принц-пленник чуть не сорвался. Труба, из которой мы выбрались один за другим, складывалась из грубо отёсанных булыжников, и вот я бабахнула по этой трубе молнией из посоха, и труба превратилась в груду камней и обрушилась вниз. И мне очень хотелось верить, что Принц-чума был как раз там, внизу, в камине, и вся эта куча здоровенных каменюк упала ему на голову.

Хотя, конечно, никто в это не верил. Мой посох вёл себя спокойно, когда я пыталась нащупать опасность впереди, и дёргался как сумасшедший, когда я обращала его назад — туда, откуда мы сбежали.

Плохо помню, как мы спустились на землю по замусоренным водосточным желобам. Хрустела грязь под ногами, валялись крысиные и птичьи скелеты, Уйма тащил Принца-деспота и дышал всё громче, и кровь из людоеда всё текла и текла. Я останавливала её — на несколько минут, не больше, а потом повязка снова пропитывалась и чернела, и не было времени остановиться и затянуть как следует рану. Максимилиан шёл позади всех, часто оглядывался и ругался вполголоса, я различала только: «Дура, дура! Идиотка! Недоразвитая!»

Мы долго не решались выйти на дорогу, пробирались какими-то тропинками и лезли сквозь колючие кусты, но вскоре некромант сказал, что это бесполезно: Принц-чума нас всё равно учует, а по дороге мы сможем идти в три раза быстрее. И мы выбрались на дорогу и припустили так быстро, как только позволяли нам усталость, раны и тяжеленный Принц-деспот.

То справа, то слева возникали виселицы, и Максимилиан всякий раз облегчённо вздыхал, если петля оказывалась свободной. А если нет — он втягивал голову в плечи. А я, честно говоря, так устала и такого натерпелась, что даже на висельников почти не обращала внимания. К вечеру мы окончательно выбились из сил и упали на эту вот траву у дороги.

Принц-саламандра возвращался к костру, волоча топор по земле. У него хватило сил срубить одну только ветку, наполовину сухую. Он бросил её в огонь и лёг сверху, лицом вниз.

— Нам надо идти, — нервно сказал Максимилиан. — Если мы поднажмём, к рассвету, может…

— Смеёшься — к рассвету? — заскрипел Уйма. — Тут ещё топать и топать! А с поклажей…

Он покосился на Принца-деспота. Тот лежал, не сводя с меня пристальных глаз.

— А давайте его повесим, — шёпотом предложил Максимилиан. — Это ведь он понаставил все эти виселицы! Это же он велел… — он запнулся. — Будет справедливо, если повесить его, как прочих, и пусть болтается. Никто даже знать не будет, что это за падаль, вороньё его съест, и следа не останется!

Принц-деспот наверняка уже мог говорить. Но молчал, только смотрел. И почему-то смотрел на меня.

— Он нам нужен, — сказала я. — Он нужен Оберону.

— У вас только три принца! — Максимилиан привстал. — А надо пять! Обещание всё равно не будет исполнено. А если Принц-чума нас догонит…

— Будет четыре, — проворчал Уйма.

— Не будет никого!

Максимилиан замолчал и грустно взялся за голову.

* * *

Принц-саламандра, кажется, заснул, лёжа грудью на мерцающих угольях. Принц-пленник задремал, растянувшись на траве. Ему снились кошмары — он вздрагивал, бормотал, ноздри его раздувались. Возможно, во сне он слышал тот самый запах, что не давал мне покоя.

Принц-деспот глядел на меня. Чтобы не доставлять ему такого удовольствия, я обошла вокруг костра и подсела к Уйме.

— Ну… ты как?

— Хорошо, — людоед приподнял веки. — Нам надо добыть телегу и лошадей.

— Где?

— Где хочешь. Пошли Макса. Он добудет.

Некромант спал, по-детски подложив под щеку кулачок.

— Уйма… — я запнулась. — Что там было? Откуда он взялся?

Он без объяснений понял, о ком я спрашиваю.

— Мы сражались. Вернее, это они сражались — муравьи, а мы только шли за ними и помогали. Эти стражники — отважные ребята, они скоро догадались жечь их огнём, обливать водой. Но муравьёв было много. Как песка на нашем острове. Мы вломились в тронный зал… И тогда Мастер-Генерал вдруг упал. Я не знаю, как это возможно, но его убили.

— Его не убили! Он предатель!

И я рассказала Уйме о том, что видела в подземелье. Как начальник стражи прибежал за помощью, и как Мастер-Генерал встал в другом своём теле и собрался вести наших врагов на последний бой.

Уйма долго молчал.

— Если бы они сошлись лицом к лицу… — начала я.

— Так не бывает. Он один, только один живой Мастер-Генерал. Наш упал и умер. Тот, другой, поднялся.

— Он нас предал.

Уйма ничего не сказал.

— Что было дальше? — снова спросила я.

— Генерал упал. Муравьи разбежались. Стражники всё ещё боялись и орали, и кидались факелами, а мы с саламандрой ещё наступали и теснили их, но очень скоро стало наоборот. Мы оказались вдвоём против трёх десятков…

— А Максимилиан?

— Он исчез, как только Генерал грохнулся. Сообразительный мальчишка.

— Он меня спас.

— Да… А в ту минуту я подумал — всё, Уйма, предстоит тебе пить пиво где-то в посмертных чертогах, если, конечно, и туда не пробрались ещё негодные некроманты. И тогда…

Уйма замолчал.

— Что?

— Он пришёл.

— Как?

Уйма снова прикрыл глаза:

— Я не заметил. Было тесно — и вдруг стало пусто. А он уже сидит на троне. Я не знал, кто это, но когда увидел их синие от страха рожи…

Я содрогнулась. Потёрла нос, чтобы прогнать воображаемый запах.

— Ты храбро с ним говорила, — сказал Уйма.

И снова сделалось тихо.

— Уйма, — начала я еле слышно. — Теперь я понимаю, почему Оберон не пускал меня за Ведьмину Печать и сам не хотел идти. Теперь я поняла.

Людоед облизнул пересохшие толстые губы:

— Почему?

— Вот хотя бы эти муравьи. Они жили себе спокойно в своих муравейниках. И вот пришли мы с Мастер-Генералом и погнали их вперёд непонятно зачем, чтобы они кусали людей, а их за это жгли факелами…

— Муравьи, — бросил Уйма с презрением. — Нашла, кого жалеть.

— Для некоторых что муравьи, что люди. Лишь бы приказ выполняли.

Уйма мельком глянул поверх костра в ту сторону, где лежал связанный Принц-деспот.