Я запнулась под насмешливым взглядом Максимилиана. Конечно, люди принца-деспота не будут слушать наших объяснений, зато его высочество по-прежнему имеет над ними власть. Их всё ещё много, они вооружены…
— Во всяком случае, замок им не взять ни за что, — закончила я твёрдо. — Пусть остаются под стенами, а мы закроем ворота и поднимем мост. Увидят, что дело плохо, и разбегутся, не дожидаясь Саранчи.
Гарольд помолчал, играя желваками, будто о чём-то напряжённо раздумывая.
— Лена… Дай мне руку, пожалуйста.
У меня не возникло никакой дурной мысли. Я протянула ему ладонь…
Ветер ударил в лицо. Сменились запахи, вечер обернулся поздним утром; я стояла в тени лип неподалёку от подъезда писателя, бывшего алхимика, изгнанного из Королевства Обероном. Приближалась гроза, ветер крутил столбики пыли. По двору мимо скамеек осторожно катила машина с шашечками такси на крыше — кажется, «Шкода». В трёх шагах сидела и дико смотрела на нас полосатая кошка.
— Гарольд?!
Он стоял, нахохлившись, привалившись к узловатому стволу, всё ещё сжимая свой меч — странный и дикий в этом пыльном дворе.
— Ты ведь не научилась сама ходить между мирами?
— Нет.
— Я не хочу, чтобы твоя судьба зависела от прихоти некроманта. Ему нельзя доверять.
— Гарольд! Что ты делаешь! Это против моей воли, а я ведь твой друг! — Я захлебнулась словами.
— И я твой друг. Поэтому не хочу, чтобы ты умирала.
— Гарольд!
— Я буду помнить о тебе до последней минуты.
Он прислонился к стволу и вдруг слился с ним. Со стороны, наверное, показалось, что он спрятался за деревом; стоя в тени лип, я поняла, что осталась одна, что в Королевстве снова сдвинулось и пошло, потекло в песочных часах неудержимое время…
Здесь проходили минуты. Там проходили часы.
* * *
Оберон не учил меня ходить между мирами. Это слишком сложно, требует большого опыта и сил; но Гарольд умел ходить между мирами, и некромант мог. Чем я хуже их?!
Я прислонилась к стволу липы, как за секунду до этого Гарольд. У меня не было времени ни злиться на него, ни плакать, ни отчаиваться. Мне нужно было сейчас, сию секунду, перейти тоненькую плёночку, отделяющую мой повседневный мир от Королевства.
Посох! Я совсем забыла — посох всё ещё был у меня в руках, и здесь, в повседневном мире, он казался лёгким и тусклым. Навершие превратилось в набалдашник, с виду пластмассовый. Разумеется, ни лечить, ни сражаться этой палкой нельзя — разве что врезать врагу по макушке, да и то ведь лёгкая деревяшка затрещит и переломится…
Я зажмурилась и постаралась вспомнить всё, что знала о хождении между мирами. Сколько раз я пересекала невидимую грань! В первый раз — сама, но с Ключом от Королевства, который дал мне Оберон. Теперь не было ни ключа, ни провожатого, только бесполезный посох и осознание: если я не справлюсь за несколько минут, Королевство падёт под натиском Саранчи и память об Обероне исчезнет навсегда.
«Ты выдумала Оберона… Его нет и не было никогда. Надо иметь мужество, чтобы посмотреть в глаза этой правде».
Почему эти слова Гарольда вспомнились именно сейчас, когда мне нужна была уверенность в себе?!
Пророкотал гром — далеко, но очень многообещающе. Самые жуткие звуки — те, что неуклонно нарастают: шаги каменной статуи. Музыкальная тема в «Болеро» Равеля. Поступь Саранчи. И гром, наверное, специально начинает издалека — чтобы на земле лучше ощутили надвигающуюся мощь, чтобы забились в норы и прижали уши…
Я прочертила линию в траве под липами и шагнула через неё — и осталась всё там же, хоть и по другую сторону неровно проведённой черты. Как, как туда пробиться?! Вот грань мира, вообразим, что это мыльная стенка пузыря. Делаем шаг, податливая стенка расступается…
Воображаемый пузырь лопнул. Я по-прежнему находилась в чужом дворе, и две тётушки на скамейке глядели на меня издалека — с явным интересом. У их ног крутились две собачки, нервничали, чуя грозу, но соседки были храбрее — в двух-то шагах от родного подъезда!
«Если мы будем поступать, как Оберон, Королевство скорее его вспомнит». Я повторила эти слова про себя несколько раз. Если мы будем поступать, как он, мы никогда его не забудем. Сейчас я соберусь с силами и поступлю, как Оберон…
«Нет. Вы ничего мне не должны. Завтра я думать забуду».
Ну почему всякая ерунда лезет в голову, когда надо сосредоточиться?!
Может быть, принцесса Эльвира написала эту записку или знает автора. Может быть, мы были в полушаге от открытия, когда Гарольд в своём неведении помешал нам…
«Нет. Вы ничего мне не должны. Завтра я думать забуду».
Я поняла, что значит быть мухой и биться в стекло. Стенка между двумя мирами была тут, она была повсюду, но я невидимо колотила в неё головой. Эти тётушки с собачками — что они обо мне подумают?! Хоть бы гроза скорее загнала их в дом…
Но гроза медлила.
Одна из тётушек поднялась со скамейки. Вид у неё был встревоженный; она направилась ко мне, её соседка наблюдала, вытянув шею…
«Нет. Вы ничего мне не должны. Завтра я думать забуду. Забуду, забуду…»
Выпучив от напряжения глаза, я очередной раз ломанулась через незримую границу. Раздался треск; грозовой день вдруг померк вокруг меня. Куда-то девались скамейки и липы. Пыль и гарь от проехавшей машины сменились застоявшимся дымным запахом. Не удержавшись на ногах, я упала на четвереньки — на гладкий, чисто вымытый деревянный пол.
— Кто здесь?!
Голос был женский, в нём звучали оторопь и страх.
— Всё в порядке, — я обнаружила, что посох по-прежнему при мне. — Всё в порядке…
Я сидела на полу посреди большой комнаты. Стены её были увешаны набивными ковриками, на полках стояли и висели медные чайнички, тарелки, колокольчики, фарфоровые куклы, вышитые подушки, ещё что-то, что я второпях не успела рассмотреть. Горел большой камин — вернее сказать, теплился, огонь водился только в самой глубине его, у закопчённой стены, угли то наливались жаром, то чернели, и дым уносился в трубу. У камина сидела женщина в кресле-качалке. На руках у неё была мягкая игрушка, дракон с тремя головами, с пришитыми к пастям красными лоскутками пламени. Женщина держала в руках огромную иголку с вдетой в неё красной ниткой.
— Извините, — сказала я.
Женщина глядела на меня… Ну, так глядел бы кто угодно, если бы вечером, у родного камина, вдруг стал свидетелем появления из воздуха незнакомой девочки с посохом наперевес.
— Простите! — Я поднялась, потирая коленку. — Не хотела вас напугать… Где я?
Женщина молчала. Лицо её было белым, как негустая сметана. Лет ей, казалось чуть больше сорока, цвет волос нельзя было разглядеть под тёмным платком, щеки глубоко запали, а глаза от перепуга казались неестественно огромными.