Он просмотрел почту. Как обычно: ни от кого ни строчки. Будто нет на свете такого человека, как Антон Нечаев.
Он аккуратно развесил одежду и принялся мыть пол; обычно, когда он убирал снаружи, ему казалось, что чище становится внутри.
Но не сегодня.
* * *
— Объясни!
Ирина сжимала кулаки. Демон сидел, опустив руки, на краю дивана.
— Объясни, как это все происходит! — Ирина тщетно пыталась поймать его взгляд и, как в работе с клиентом, прочитать реакцию. — Кто тебя заставляет их спасать? И, если спасает — значит, желает добра? Тогда почему не помочь, не подсказать подробнее — что за мальчик, как зовут, как его найти? Ведь это логично!
Демон не отвечал.
— Ну почему ты уперся и молчишь?
Демон съежился, став меньше ростом:
— Не имеет значения.
— Что значит — не имеет? Чего ради ты портишь мне жизнь?
— Не имеет значения. Мы не найдем его, этот парень все равно умрет.
— А плевать мне на этого парня! Чем это для меня обернется, что со мной-то будет дальше? Можно узнать?
— Тебя всегда интересуешь только ты.
— А кто еще? Я у себя — одна! Я просто пытаюсь выжить!
— Не получится.
— Что?
— Не получится, — тоскливо повторил демон. — Меня ждет ад. Не такой, где сковородки, но все же. А ты…
— А я ни при чем! — Ирина испугалась.
— А ты ни при чем, — вдруг согласился демон, и она не поверила своим ушам. — Но ты все равно умрешь когда-нибудь. И тебя тоже ждет ад.
Ирина осторожно поставила чашку на край тумбы:
— Но ведь еще не скоро?
Он поднял злые желтые глаза:
— А есть разница?
— Конечно, есть!
— Нету, — сказал он с отвращением. — Поймешь потом, когда будет поздно.
Он поднялся и вышел из комнаты; Ирина некоторое время сидела, ошалело прислушиваясь. На кухне было тихо.
— Олег?
Она заглянула в кухню. Ни следов чужого присутствия.
— Олег?!
Его не было. Пропал.
Секунду назад жизнь висела на волоске, и была она невыносимой, эта жизнь, отравленной мыслями о чужих самоубийствах, в полутора шагах от сумасшествия и вечного заточения в психушке.
И вот теперь все исчезло, рассеялось, как нечистая сила от крика петуха.
И стало свободно.
* * *
Мама вернулась к девяти часам, как всегда, осунувшаяся, серая от усталости. Ужинать не стала; села пить чай на кухне, где Антон вымыл сегодня до блеска и стенки холодильника, и мойку, и плиту.
— Какой ты молодец, — сказала обессилено. — Опять все убрал, что бы я без тебя делала…
— Мама, — сказал Антон. — Мне надо перейти в другую школу.
Она поникла, сразу поддавшись усталости:
— Опять?
— Эта плохая.
— И прошлая тоже была плохая… Тоша, это гимназия, ты учишься бесплатно, ничего лучше нам просто не найти! Чудо, что тебя взяли… Чего мне стоило… Я же чуть не в ногах у директрисы валялась, когда объясняла наши обстоятельства!
Антон молчал; мама пригляделась к его лицу:
— Тебя что, избили?!
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Антон молчал.
— Послушай, — снова начала мама, — это же третья школа за четыре года! Ладно, в старой тебя били эти уголовники… Но здесь — здесь же гимназия! Приличные дети… Какие есть! Учись, в конце концов, за себя постоять!
— Спокойной ночи, — сказал Антон и поднялся.
Мама поймала его за руку:
— Тоша, ну я все понимаю, но один год потерпи! Один год тебе остался, выпускной класс! Ты же должен нормально написать ЕГЭ! Ты иначе никуда не поступишь!
— Да, — сказал Антон. — Спокойной ночи.
* * *
Будучи дипломированной ведьмой, она не верила ни в ад, ни тем более в рай. Она видела ад, работая после училища в поликлинике; адом легко оборачивалась супружеская жизнь. Ее первый муж оказался наркоманом, и только чудо спасло Ирину от ранней смерти в подворотне. Второй муж не имел вредных привычек: он мечтал дослужиться до топ-менеджера, а больше ни о чем и никогда не мечтал. Жена должна была ждать его каждый вечер с разогретым обедом, в квартире, обставленной по фэн-шую. Ирина знала женщин, для которых такая жизнь показалась бы раем…
Оба ее замужества не продержались и года. Независимость — вот рай; здоровая агрессия — вот билет в будущее. Перед ведьмой, готовой выжить во что бы то ни стало, спасует самый свирепый демон.
Она знала вкус к жизни.
В эту ночь она целовалась на танцполе с парнем, который был лет на десять ее моложе, танцевала с ним, переплетясь руками, и посмеивалась, глядя, как сходит с ума его подружка, сопливая, ревнивая. Молодость оставила поле боя, уступив опыту. Ирина вертела новой жертвой, как ребенок крутит йо-йо на веревочке. В старом джипе, просторном и душном, красивый парень подтвердил свои незаурядные качества; в тонированные окна машины смотрела ночь, рессоры безропотно принимали нагрузку, Ирина чувствовала себя лет на двадцать, не больше.
Все случилось очень быстро. Она ушла из клуба после полуночи, оставив парня, слегка растерянного, разбираться с подружкой.
Поймала такси. Вернулась домой.
Залпом выпила бокал вина.
И утонула в своем счастье, как в сиреневой сладкой перине.
* * *
Антон лежал без сна до двух часов ночи. Потом встал и включил компьютер; в последние дни он очень мало спал.
Во сне ему иногда вспоминались — заново снились — те дни, когда он ходил в детский садик, и у него было много друзей, и он делился с ними игрушками, а они делились с ним.
Он и сейчас хотел чем-то поделиться. Он пытался. Он очень хотел иметь друзей.
Как было просто в песочнице. Он протягивал синюю лопатку и получал взамен красные грабли. Отдавал грабли и получал солдатика. Так должно быть между людьми: внимание в обмен на благодарность. Радость в обмен на симпатию. Заинтересованность в обмен на ответный интерес; почему он все время промахивается? Почему не отвечает правильно на простые, известные всем вопросы?
В предыдущей школе его считали жадиной, эгоистом, снобом, самовлюбленной скотиной. Он пытался быть покладистым — теперь, в его нынешней школе, его считали рохлей, слабаком и тряпкой. И все равно его ненавидели. И плевать бы на них, но Алина… Алина ему явно симпатизировала. Может, потому, что плохо знала?