— Сока.
Демон сидел рядом, на свободном стуле, перед тарелкой, из которой кто-то уже ел сегодня. Грустно смотрел на блюда с нетронутыми яствами:
— А мне все это при жизни было нельзя. Соленое нельзя, копченое нельзя, жареное — ни в коем случае…
— Желудок? — спросила Ирина, жуя.
— Печень, поджелудочная, и еще… Впрочем, не имеет значения.
— Зато теперь, — Ирина нацепила на вилку упругий соленый огурчик, — тебе вообще ничего нельзя. И ничего не хочется, конечно.
Демон покосился на нее. Ирина удивленно уставилась на свою руку; рука, сама по себе, стряхнула огурец обратно и положила рядом пустую вилку.
— Олег?
— Хватит жрать.
— Олег, — она сглотнула слюну. — Мы ведь в одной лодке. Не раскачивай.
Девушка, сновавшая вдоль стола и подливавшая в бокалы, быстро на нее взглянула.
— Я тебе запрещаю говорить обо мне, — сказал демон. — Как я жил, с кем, почему умер. Что мне хочется, чего не хочется, что делать и кто виноват. Ясно?
— Да, — Ирина глядела на огурец. — А хочешь, я съем и расскажу, каково это на вкус? Будет как бы секс по телефону.
— А хочешь, ты себе выколешь глаз?!
Правая Иринина рука опасно перехватила нож. Официантка подошла поближе, сдвинув брови.
— И меня выведут, — почти беспечно заключила Ирина. — Очень эффективно. Продолжай.
Нож упал на пол. Официантка торопливо его подняла.
— Можно понять, за что я тебя не люблю, — задумчиво сказала Ирина, обращаясь к огурцу. — Но за что ты меня так ненавидишь, а?
* * *
Она забыла выключить телефон, и теперь он пищал и дергался в сумочке. Тем временем к деду подошли с бокалами двое каких-то, хорошо одетых, но с банальными лицами и глазами, и он стоял, тепло обняв их за плечи. До Алисы доносилось: «…живой классик! Неповторимая сила таланта… Размах, грандиозная сила… И еще вот эта сила в ваших полотнах…»
Не обращая на них внимания, вскочил тощий маленький старичок, в светлом костюме похожий на березовую корягу:
— Друзья! Я хочу поднять за творческий путь! Творческий путь, который привел к вершинам! За творческий путь!
— Выйди, — прошептали Алисе в трубке, издалека, будто с Марса. — Выйди, я во дворе…
Алиса широко улыбнулась, чтобы все, кто ее видел, подумали, будто ей звонит с поздравлениями подружка.
— Выйди, — повторил тот же голос с неподдельным страданием. — Это очень надо…
Она дала отбой, не отвечая. Все еще широко улыбаясь, подняла свой бокал и осушила до дна.
Она ждала этого звонка. Звонок был ей необходим. Не для того, разумеется, чтобы выслушивать оправдания (или обвинения, уж какую тактику он изберет). А чтобы он запомнил ее такой — в вечернем платье, с тщательно подобранными волосами, блестящую, уверенную, сильную.
Поэтому, трижды сказав себе «На фиг, не пойду», на четвертый она поднялась, дежурно улыбаясь всем, и вышла, едва касаясь пола тончайшими каблуками.
* * *
Отвоеванный огурец замер в сантиметре от ведьминого рта: далеко в зале, во главе стола, внучка народного художника говорила по телефону. Вернее, молча слушала трубку; слегка побледнела, порозовела опять, осушила бокал и поднялась, но не для тоста. Оставила сумочку на спинке стула и очень быстро направилась к выходу.
— За ней, — сдавленно сказал Олег.
Поколебавшись, Ирина все-таки сунула огурец в рот. Вызывающе хрустя на ходу, выбралась из зала и очутилась в полутемном помещении — маленьком холле, примыкающем к выставочному залу. Освещены были только картины: выступающие из темноты, они неожиданно поразили ведьму. В этих, старых, не было ни глянца, ни патетики: вот берег моря и причал. Вот мокрый песок, в котором отражаются бегущие дети. Вот старый двор в октябре, и черный автомобиль оклеен листьями, как марками.
Она замедлила шаг. Как будто другой человек рисовал, ей-богу.
— Скорее, — сказал над ухом демон.
Ирина вышла в большой холл, прошла мимо первоклассницы в солнечном луче, мимо портрета девочки с сиренью и у самых дверей столкнулась с Алисой.
— Ты куда? — попыталась преградить ей путь. — Он звонил?
— Иди на фиг.
— И ты после всего будешь с ним разговаривать?
— Я сейчас скажу Толику, чтобы тебя выкинули.
— Будет очень громко, — предупредила Ирина.
Алиса не удостоила ее ответом. Повернулась и вышла на крыльцо; Ирина вышла за ней, след в след.
Охранник выжидал у ворот с видом бдительным и безучастным; в стороне от крыльца стоял знакомый серый Пежо, но в каком он был виде!
Левый бок сильно примят в двух местах. Заднее стекло выбито. Правая фара осыпалась, превратив машину в подобие маски Терминатора. Бампер поцарапан; на крыше, как памятник давно прошедшим светлым дням, по-прежнему возвышались две велосипеда. Вова, огромный и плечистый, стоял, привалившись к водительской дверце, и вертел на пальце ключи, как таксист.
Не оглядываясь, Алиса царственно сошла к нему с крыльца. Остановилась напротив. Вова страдальчески поморщился и заговорил очень тихо, едва шевеля губами.
Ирина глянула на охранника. Тот наблюдал за разговором, делая вид, что смотрит в другую сторону.
Ведьма вытащила телефон. Прижала трубку к щеке и заговорила быстрым шепотом, оглядываясь, не подслушивает ли кто; со стороны она выглядела обыкновенно, но беда, если кто-нибудь расслышал бы ее слова:
— Он приехал ее убивать?
— Нет, — демон, прищурившись, смотрел на Вову и Алису.
— Что с ним случилось?
— Ну, ты же видела, каков он за рулем…
— Вот дура! Зачем она вообще его слушает!
— А ты бы не стала слушать?
Ведьма опустила телефон. Демон смотрел теперь на нее, его прозрачные глаза были очень близко.
— Вы все хотите, чтобы за каменной стеной, — сказал он медленно. — Но все по вашей воле. Но без единого проявления слабости. На белом коне. Во главе крупной фирмы, но — все по вашей воле… Мужчина должен быть безупречен. Женщина может себе позволить, но мужчина — безупречен, или не мужчина…
— Твоя жена попрекала тебя?
— Моя вдова?
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
— Ты что, оправдываешь этого Вову? — Ирина почувствовала себя на родном коньке. Пароль-отзыв, морской бой — попал-промазал-ранил. Демон отвел взгляд; Алиса все еще стояла, выслушивая хриплый шепот, и даже что-то отвечала — так же тихо.
— Не оправдываю, — грустно сказал демон. — Я просто не сужу. В отличие от тебя.