Человек на дороге смотрел им вслед. Глаза его погасли, лицо заливал пот. Из посёлка бежали люди; ветер доносил их восторженные крики.
Руал Ильмарранен посмотрел, не мигая, на солнце, и опустился на дорогу. Выпал из мокрой руки стеклянный шарик — подарок мальчика Финди.
Выпал и утонул в пыли.
…Далеко-далеко отсюда черноволосая женщина не сводила глаз с капелек крови на белой салфетке.
Капли вспыхивали и гасли, как угли в прогоревшем костре.
Карета грузно подпрыгивала на колдобинах. Для дальних странствий это был слишком роскошный экипаж. Оббитый внутри шёлком и бархатом, он был щедро позолочен снаружи, и позолота эта наверняка блестела за версту.
Ларту зачем-то нужна была именно такая карета — массивная и золотая, и именно шестёрка вороных сытых лошадей — никак не меньше.
В карете восседал я, разодетый в пух и прах. Мой чёрный бархатный костюм был отделан серебряной парчой — ничего подобного мне сроду не приходилось надевать. Рядом на сиденьи лежала шляпа с ворохом перьев и шпага в дорогих ножнах.
Ларт же в некоем подобии ливреи сидел на козлах и правил лошадьми. Мне строго-настрого запрещалось звать его хозяином или упоминать по имени. Отныне странствующим магом был я, а он — моим слугой.
Таким порядком мы тронулись в путь спустя день после памятного визита Орвина-Прорицателя.
Чудесная метаморфоза нравилась мне целую неделю. Потом я почувствовал непереносимую скуку.
Ларт становился самим болтливым слугой в мире, едва нам стоило заехать на постоялый двор или встретить попутчиков. Однажды он в течение часа любезничал с хорошенькой крестьянкой, которую взялся подвезти на козлах. Я сидел в карете, слушал их милую болтовню и кусал локти. Они успели переговорить обо всех цветочках, губках и глазках, вспомнить всех её дружков и подружек и между делом выяснить, что волшебников, наверное, не бывает — всё это сказки. Когда он высадил её и помахал вслед, я высунулся из кареты по пояс и мрачно осведомился, какие, собственно, преимущества даёт нам эта игра с переодеванием. Ларт задумчиво велел мне заткнуться и потом всю дорогу мёртво молчал.
На постоялых дворах нас ожидало одно и то же: я водворялся в лучшую комнату, где и сидел безвыходно, окружённый всеобщим любопытством и опаской, а Ларт, как мощный насос, выкачивал из хозяина, слуг и постояльцев все новости, слухи и сплетни, взамен щедро одаряя их россказнями о своём премноговолшебном хозяине. Весть о нашем путешествии расходилась, как круги по воде, будоража округу и рождая во мне неясное беспокойство.
…Карета подпрыгнула так, что я стукнулся головой о потолок. Ларт нахлёстывал лошадей, желая пораньше добраться до очередной гостиницы. Мы ехали полем, кругом не было ни души. Я смертельно устал от дорожной тряски, пыли и духоты, но мысль о постоялом дворе была мне противна.
— Хозяин! — крикнул я высунувшись в окно. — Хозяин!
Он придержал лошадей, а я, рискуя попасть под колёса, перебрался к нему на козлы. Он молча подвинулся.
— Мы что же, ищем Третью силу? — спросил я нахально.
Он уже открыл рот, чтобы сдёрнуть меня — и вместо этого сильно ударил по лошадям.
— Дыхание среди нас… — пробормотал он сквозь зубы. — Клянусь канарейкой… «Её дыхание гуляет среди нас».
Руал ушёл затемно, тайком, не попрощавшись ни с кем. Он шагал прочь от посёлка, а день поднимался ясный, как и вчера, и, как вчера, вставало солнце. Коровы и козы на пастбищах, сторожившие их собаки — всё повалилось на росистую траву, ловя боками первые солнечные лучи, спеша согреться и не обращая на чужака ни малейшего внимания.
Впереди темнел лес. Руалу зачем-то хотелось спрятаться. Он шёл всё быстрее и быстрее, а перед глазами у него назойливо повторялись картины вчерашнего дня, повторялись медленно, будто участники их увязли в толще воды.
Бежит вестник с хутора, рот разинут, а крика не слышно. У бледной Лины выступили капельки пота над верхней губой. Капает соус с поварёшки…
Надвигается широкая грудь вороной атамановой лошади, закрывает небо… Огромное копыто едва не наступает на короткую полуденную тень безоружного, беспомощного человека… Лучше околеть, чем прилюдно признаться в своей беспомощности. Я маг и сдохну магом.
Руал замедлил шаг и вытащил из кармана стеклянный шарик. Покатал на ладони, сощурился на играющие в нём солнечные блики. Нет, полное сумасшествие. Банда головорезов шарахнулась от отчаянной наглости и детской игрушки.
Ильмарранен спрятал шарик и сейчас только заметил, что идёт по лесу, идёт, по-видимому, не первый час, потому что лес стоит густой, нетронутый. Столбы солнечного света пронизывали его насквозь, и глубоко внутри Руала вдруг вспыхнула безумная надежда на чудо. Не может быть, чтобы случившееся вчера было глупостью и случайностью. Не может быть.
И со всей силой этой надежды Ильмарранен призвал к себе былое могущество.
Сначала он захотел расшевелить неподвижные кроны над головой, запустив в них ветер. Тишина и полное безветрие были ему ответом.
Он позвал ползавшую по стволу пичугу — та, не обратив на его зов никакого внимания, пропала в путанице ветвей.
Руал остановился. Он был искалечен, навсегда лишён части самого себя, и чёрная удушливая тоска, которую он так долго гнал прочь, вдруг обрушилась на него всей своей силой. У него подкосились ноги, он сел прямо на траву.
…Старый звездочёт, обитатель башни с толстыми стенами и стрельчатыми окнами, всю жизнь собирал волшебные книги. Ни разу ни одно заклинание не подчинилось ему.
У старика была библиотека, сплошь состоящая из древних фолиантов неслыханной ценности, армия реторт для приготовления противоядий и подзорная труба, чтобы наблюдать за звёздами. У старика не было одного — волшебного дара.
— Поразительно! — говорил он, глядя на Руала с благоговейной завистью.
А Руал небрежно листал страницы, беззвучно шевелил губами — и чахлое растеньице в деревянной кадке расцветало вдруг немыслимым образом, приносило похожие на дикие яблоки плоды, которые превращались внезапно в золотые монеты и со звоном раскатывались по каменному полу, образуя карту звёздного неба. Старик потрясённо качал головой:
— Поразительно…
Маррану нравилось посещать звездочёта в его башне, ему был симпатичен старик со всеми своими книгами, подзорной трубой и цветком в кадке. Звездочёт же блаженствовал, принимая Руала, и почитал его визиты за большую честь.
— Скажите, Ильмарранен, — спросил он однажды, смущаясь, — когда вы впервые осознали себя магом?
Марран задумался.
В его жизни не было момента, когда он впервые ощутил бы свой дар. Был день, когда Руал-ребёнок понял, что другие этого дара лишены.
Ему было лет шесть; холодной дождливой весной тяжело гружённая телега застряла в размытой глине. Хозяин телеги, угольщик, немолодой уже человек, надрывался вместе со своей тощей лошадью, тщетно пытаясь освободить колеса из цепкой жижи.