Лицо Эста было перекошено яростным презрением, Орвин кусал губы, а Кастелла сидела ко мне спиной. Воздух в комнате дрожал, как струна за мгновение до разрыва.
— Вижу! — звонко выкрикнула Кастелла.
Ларт вскочил, опрокинув стул, одновременно вскочили Эст и Орвин. Женщина вдруг оказалась в центре нового круга.
— Что? — отрывисто спросил Эст.
— Дверь… Вот дверь… На засове…
— Маррана видишь? — это Ларт.
— Нет… Зал… Темнота… Неясно… Помогите.
— Слабая девочка, — прошептал Эст. У него вдруг страшно исказилось лицо, Орвин ахнул, но тут Кастелла привстала, и глаза её были как две зелёные плошки:
— Ви…жу… Руал… Руал…
Голос её сделался слабым-слабым, каким-то кукольным, фарфоровым, удаляющимся:
— Ру…ал…
Ларт схватил её за плечи, зашептал завораживающе, почти страстно:
— Зови. Зови его. Скорее.
Кастелла повернулась — и я увидел её лицо, серое, неузнаваемое, залитое густыми слезами. Губы быстро-быстро шевелились.
— Он не… — снова голос фарфоровой куклы. — Не слышит… Он не слышит… Ру-ал…
— Зови!! — закричал Ларт, но она только всхлипнула и потеряла сознание.
— Пожалуй, это всё, — ровно сказал Ларт.
Он сидел на ручке кресла, изящно закинув ногу на ногу. В кресле полулежала Кастелла — лица её не было видно в полумраке. Эст задумчиво портил кончиком шпаги гобелен на стене; Орвин играл со стеклянным глобусом, водя пальцем по его матовому боку. Тускло поблёскивали корешки бесполезных книг, и, немой и удручённый, вздыхал в углу клавесин.
— Всё? — переспросил Орвин, мусоля ногтем какой-то архипелаг. — Всё?
— Всё, что мы могли сделать. Теперь нам остаётся сидеть и ждать, пока явится Марран… Или то, что стало Марраном. То, что он впустил…
— Что ж, пусть приходит, — сказал Эст с недоброй усмешкой. — Нам есть что вспомнить, да, Легиар?
— Он был хорошим мальчишкой, — сказал тот со вздохом. — Но однажды предав… Он предал тебя, меня, теперь предаёт мир. Не может остановиться, да.
— Никогда он не был предателем, — тихо и бесцветно проговорила Кастелла.
Никто ей не ответил. Сумерки совсем сгустились.
— Что ты сделал с гобеленом, Аль? — спросил Ларт, который отлично видел в темноте.
Эст со скрежетом вбросил шпагу в ножны.
— Камин… — попросила Кастелла.
Я бросился было разжигать камин, но Ларт только искоса на него взглянул — и поленья дружно занялись. Жаль, что раньше хозяин никогда мне не помогал в домашних делах.
Все помолчали.
— Мне пора, — так же тихо и бесцветно сказала Кастелла. — Ребёнок.
Она поднялась, и тогда Орвин вдруг оставил свой глобус и поднялся тоже.
— Погоди… Погодите все… Мой медальон ржав, как гвоздь… Как гвоздь в кладбищенской ограде. Но есть способ… Есть последний способ. Я могу попытаться… Пройти сквозь вырез. Я пройду туда, где Марран. Мой медальон проведёт меня. Давайте.
— Не надо, Орви, — негромко сказал Эст. А Ларт добавил, нахмурясь:
— Мы не знаем, где Марран… То, что рядом с ним, способно убить тебя… А медальон ржав и не убережёт своего Прорицателя. Стоит ли так рисковать?
Но Орвин уже покрылся неровными красными пятнами:
— А если… Если нет… Мы все обречены. Помните — «но стократ хуже имеющим магический дар»?
Они помнили. Их передёрнуло.
— Я попробую… — продолжал Орвин, и голос его окреп. — Это всё, на что мы можем надеяться… Я остановлю его. Только помогите мне.
Легиар и Эст посмотрели друг на друга долгим взглядом.
— Не надо, Орви, — сказал на этот раз Ларт.
Орвин не слушал. Медальон прыгал в его руках:
— Как я раньше не догадался попробовать… Прорицатели делали это и до меня. Вырез на медальоне проводил их в другие миры и другие столетия…
— А они возвращались? — тихо спросила Кастелла.
Орвин снял медальон, огляделся вокруг, будто ища поддержки:
— Ну, Аль, Ларт! Не стойте чурбанами…
Эст и Легиар переглянулись снова. Потом Ларт чуть повернул голову и увидел меня.
— Выйди! — сказал он негромко, но так, что я в долю секунды оказался за дверью.
Это был один из самых неприятных моментов в моей жизни. В коридоре было темно; из-за двери кабинета донеслось несколько отрывистых фраз, о чём-то попросила Кастелла, стукнул отодвигаемый стол — и тихо, только мои зубы звенели друг о друга да поскрипывала половица под ногами.
Как он пройдёт в тонкий вырез на медальоне? Станет маленьким, как муравей? Или медальон вырастет, и щель в нём окажется воротами? Ну, попадёт он к Маррану, и дальше что?
Воображение услужливо подсовывало мне самые жуткие картины.
Полыхнул свет из-за двери, и она сама собой распахнулась — будто от разрыва порохового бочонка. Там, в глубине кабинета, метались тени, кто-то крикнул:
— Назад!
И я отпрыгнул, хотя кричали вовсе не мне:
— Назад, Орви! Назад, скорее!
И заклинания, заклинания, да какие страшные!
Дверь в кабинет моталась, как парус, терзаемый бурей. Снова полыхнуло — никакая гроза не могла сравниться с этой лиловой вспышкой. Меня толкнул в лицо порыв горячего ветра, я упал.
Сполох утонул во тьме. Длинно, протяжно заскрипела ослабевшая дверь; Кастелла всхлипнула горько и жалобно, и стало так тихо, как ещё ни разу в моей жизни.
Потом в темноте вспыхнули сразу два мерцающих пятна — Ларт и Эст зажгли по огоньку. Комната понемногу осветилась.
Я подполз к порогу кабинета и увидел Орвина.
Он полулежал на полу, привалившись спиной к книжной полке. Запрокинутое лицо его почти касалось золотистых переплётов, и матовые отблески играли на этом осунувшемся, печальном, почти царственном лице. Ларт поднёс к его глазам огонёк, но глаза Орвина не дрогнули, он по-прежнему скорбно смотрел прямо перед собой, сквозь Ларта, сквозь хмурого Эста, сквозь глухо рыдающую Кастеллу.
— Всё, — сказал Эст. И прикрикнул на женщину: — Перестань! Всем бы нам так умереть…
Она забилась в тёмный угол и всхлипывала там, зажимая рот чёрным шарфом.
Ларт постоял, перебрасывая огонёк с ладони на ладонь. Потом вздрогнул, будто от толчка, и откинул портьеру с высокого стенного зеркала.
Зеркало было тёмным, оно не отражало ни Ларта, ни Эста, ни меня, скорчившегося под дверью. Ни книги, ни глобус, ни гобелены не отражались тоже. Зато отражался Орвин.
Он стоял лицом к нам, грустный и будто виноватый. Попытался улыбнуться, пожал неуверенно плечами, кивнул всем по очереди, прощаясь. Эст шагнул было к зеркалу, но Орвин покачал головой, отступая. Поднял руку, снова горестно улыбнулся, вздохнул и двинулся вглубь, в темноту, в небытие, и шёл, и удалялся, пока не скрылся из виду вовсе. Поверхность зеркала дрогнула, и в ней отразились Ларт, Эст, комкающая шарф Кастелла и я, выглядывающий из-за спинки кресла.