Как она кричала тогда, уличённая? «Это убийца Рэгги, он хочет убить и меня»?
— Да, — сказала Ивилина тускло. — Это он. Убил. Моего мужа.
— Спасибо, госпожа Крод… — Судья с трудом удержался, чтобы не зевнуть.
Вторым свидетелем был…
Я вздрогнул.
Бледное, нездоровое лицо. Ещё более бледное, чем в нашу первую встречу, — тогда было зелено и солнечно, и, чтобы защитить щёки от естественного румянца, человеку в чёрном требовалась шляпа с широкими вислыми полями…
Он криво усмехнулся в ответ на мой растерянный взгляд. Вот он, человек, уложивший в поединке усатого Рэгги Дэра, который был мужем прекрасной Ивилины Дэр, которая, в свою очередь, едва не стала моей женой…
— Безусловно, — сказал человек в чёрном. — Я находился неподалёку, поил лошадь у ручья… Да. Я узнал его. Да.
После этого мне предложено было сказать последнее слово.
Собственно, я мог бы твердить, что «это не я». Умолять о дознании, до хрипоты рассказывать, как было дело, уличать настоящего убийцу…
Все они выжидательно на меня смотрели. Второй свидетель, бледный, даже чуть усмехался. Любопытно, что, если бы моя лошадь не фыркнула в нужный момент, человек в чёрном уже полгода как лежал бы в могиле, а усатый господин Дэр по-прежнему дрался бы на поединках, что ему герцогское правосудие, как с гуся вода…
— Мне нечего сказать, — проговорил я надменно.
И удостоен был удивлённого взгляда человека в чёрном.
* * *
Казнь хотели назначить на следующий день, но палач выпросил сутки отсрочки. У него, видите ли, не готова была «змеиная яма», потому что все змеи зимой спят.
Поначалу я пребывал в странном оцепенении. Будто бы не меня судили, будто не для меня старался, обустраивал яму палач. Я смирно дожидался своей участи, и в тесной камере, к слову говоря, не было ни одной блохи. Ни вши, ни таракана; вероятно, герцог Тристаг подписал приказ, согласно которому нахождение насекомых в помещениях тюрьмы считается незаконным…
Я надеялся, что Бариан с компанией не бросят ни Танталь, ни Алану. Что они без потерь доставят в дом Соллей эту парочку молодых вдов и что, возможно, впредь судьба будет с ними поласковей; что до меня, то я чувствовал даже облегчение. Потому что отвечать за всё, что случится потом, придётся уже не мне.
Я совершил ошибку, когда вытащил из-за пазухи деревянный детский календарь. Когда вычеркнул, почти машинально, прожитые дни, когда, шевеля губами, подсчитал непрожитые — и скорчился от обиды, потому что на ладони моей лежали без малого пять недожитых месяцев, законная весна и начало лета. Если человек всё равно обречён, зачем, спрашивается, лишать его ещё и весны?!
В этот момент я был готов кидаться на двери камеры, умолять о пощаде и призывать к справедливости. Только немыслимое усилие воли спасло меня от этого позорища; отчаяние иссякло, но тоска осталась.
Конец зимы, весна и начало лета. Настоящая жизнь. Моя жизнь, которую у меня отбирают.
Неизвестно, до какой степени тоски я дошёл бы, не успей палач приготовить к сроку всё необходимое для казни; по счастью, в землях герцога Тристага и палач был исполнителен и точен. Спустя сутки ко мне явились сперва цирюльник с бритвенными принадлежностями, а потом и стража с подручными палача. Все были настроены крайне торжественно.
Заботливые руки стражников вытолкнули меня во двор, под белесое небо, на сырой холод; была оттепель.
Не оттают ли дороги? Не застрянут ли комедианты на постоялом дворе? Что полозьями по лужам, что колёсами по грязи — так и так не выехать…
Влажный воздух пах весной. Меня подтолкнули вперёд, помост был точно такой, как полагается, — только вместо палача на нём почему-то обнаружились стоящие на скамейках люди.
Р-рогатая судьба, казнь-то публичная.
Больше всего я боялся увидеть среди приглашённых Алану — по счастью, её не было. Было множество незнакомых лиц, тучный длинноволосый мужчина с золотой цепью на шее и, если мне не померещилось, Танталь.
Чёрные вороны в небе. Сегодня оттепель — первый привет от весны…
Нет, мне не померещилось. Странно. Никогда не думал, что Танталь посещает публичные казни.
Тут же, у помоста, имелась круглая дыра в земле, яма, обнесённая низким плетнём, таким деревенским с виду, что глаз невольно искал горшки и кувшины, надетые на колья для просушки.
— Именем закона! Именем герцога Тристага!
Толпа притихла.
— Ретанаар Рекотарс, совершивший преступление против закона, слушай приговор!
Я попытался заглянуть в яму. Меня придержали за локти — вероятно, ещё не время.
— Вы, благородные господа и подлые смерды, собравшиеся здесь сегодня, слушайте приговор!
Я поискал глазами Танталь — и не нашёл.
— Сапоги снимите, пожалуйста, — тихо сказал стоящий рядом человечек. Исполнительный Тристагов палач.
— Властью герцога Тристага! Ретанаар Рекотарс приговаривается к смерти в змеиной яме! Да будут эти змеи орудием закона, приступайте!
— Холодно, — сказал я палачу.
Тот вежливо усмехнулся:
— Замёрзнуть-то… Не успеете.
И Танталь ЭТО увидит — как я жалобно, судорожно, в мокром снегу стягиваю сапоги…
Я огляделся. Сел на подвернувшийся чурбачок, барским жестом вытянул ноги. Кивнул подручным палача.
— Чего?! — обиделся младший из подручных, вчерашний подросток.
— Работай, — вполголоса велел его начальник. И парнишка, посопев, опустился в снежную кашу — снимать сапоги с Ретанаара Рекотарса, наследника Мага из Магов Дамира.
Мне вспомнился щуплый близорукий призрак из подвала родового замка. Как быстро я, однако, смирился с крахом собственной родословной…
Талый снег жёг подошвы.
— Ретано!!
Неужели Танталь не могла удержаться от патетического выкрика?
Весна… Р-рогатая судьба, весна-то придёт…
— Рета-ано-о!!
Я содрогнулся от этого вопля. И толпа, кажется, содрогнулась тоже; даже палач поднял голову, глядя, как стражники пытаются удержать растрёпанную женщину, но в конце концов уступают, вероятно, из милосердия, и женщина прорывается сквозь частокол копий, кидается к осуждённому и валится перед ним на колени:
— Ретано… Я… люблю тебя и буду… никогда…
Горячие пальцы схватили меня за руку. Судорожно, будто пытаясь удержать; я еле поборол желание высвободить ладонь.
Что это? Откуда? Залитое слезами лицо, трясущиеся руки, умоляющий голос… Танталь, да как же это?!
Её уже оттаскивали. Деликатно, но твёрдо. Попрощалась — хватит; толпа понимающе переглядывалась. Невеста? Жена? Возлюбленная? Бедолага…