А ведь я мог переморозить их в сугробах. Всех подряд. Р-рогатая судьба, сколько полезного я мог сделать в жизни — и поленился…
Князёк уже допрашивал кого-то — местные жители, хоть и перепуганные, явно охочи были до золотых монет. Сведения давались из желания угодить, но были очень уж противоречивы — выходило, что комедиантов видели чуть ли не вчера и совсем близко, но вот беда — в трёх местах сразу…
Найти человека в путанице дорог почти невозможно. Найти две повозки — немногим легче, если, конечно, повозки не принадлежат комедиантам…
Размалёванные повозки — яркая фишка в груде игральных костей. Странно, что князёк, столь рьяно помышляющий о мести, не поймал Бариана до сих пор.
— Ешьте, — сказал я Алане и Танталь. — И пореже поглядывайте в их сторону. Они ищут комедиантов, а в настоящий момент мы не имеем отношения ни к каким…
— А ПОЧЕМУ они ищут комедиантов? — перебила Алана. — Что за новые тайны, пёс подери, я хочу знать, отчего у вас такие вытянутые рожи!
Я затылком поймал несколько любопытных взглядов. Нельзя всё время отворачиваться, надо показать им хоть щёку; если человек упорно прячет лицо, что-то в ним нечисто, а ведь, казалось бы, приличный господин, никакой не комедиант…
В этот самый момент в общем галдёже прорезался тоненький взволнованный голос. Я разом осознал всю справедливость поговорки «навострил уши» — ещё секунда, и уши мои, казалось, встретятся на макушке.
Подросток — поварёнок, или служка, или кем он там был — выдавал совершенно достоверные, с его точки зрения, сведения. Комедианты дважды сыграли своё представление на весенней ярмарке, а потом мальчишка своими глазами видел повозки на большой дороге — комедианты направлялись к югу, в город, это было вчера, стало быть, сегодняшнюю ночь они ночуют в том трактире, что на большом распутье, там клопы и горелое мясо, а от хозяйской дочки разит так, что…
Мальчишку прервали. Взяли за шиворот, чтобы напугать, и показали монетку, чтобы поощрить. Мальчишка заткнулся, тем временем прочие поставщики сведений, чьи шансы заработать денежку резко сократились, одновременно загалдели: про то, что играли на ярмарке, каждая собака знает, а ехали не по большой дороге, а по малой, и не к югу, а к реке, к перевозу, задумали, видно, по ярмаркам…
— Бариан собирался в город. — Танталь с отвращением разглядывала содержимое своей тарелки.
Мальчишка-доносчик снова обрёл дар речи:
— Пёсьей кишкой клянусь, я слышал, они болтали, что в город…
Кому-то отвесили звонкий подзатыльник.
— Что расселись! — рявкнул князёк на своих головорезов. — А ну по коням!
Головорезы зароптали. Они успели угнездиться за столами, заказать еды и выпивки — весь день в седле, ни маковой росинки, задницы поотбиты, морды шелушатся, позволь, сиятельство, хоть по кружечке…
Я осторожно повернул голову.
На князька наседали с трёх сторон — подносили вертел с лоснящимся от жира мясом, предлагали пригубить вина, доказывали, что до «того вшивого трактира» рукой подать; хозяин гостиницы старался больше всех — очевидно, алчность была в его душе сильнее страха перед необузданной вооружённой оравой…
Подростка — а это был щекастый паренёк в съехавшем на ухо поварском колпаке — оттеснили. Тщетно пытаясь пробиться на глаза князю, он возмущённо вопил об обещанных деньгах — до тех самых пор, пока не получил от кого-то зуботычину. Мне не было его жаль.
Танталь мужественно жевала кусок сыра. Прожевав, протянула под столом руку и коснулась моего колена.
Фривольный жест.
— Что? — спросил я через силу.
Танталь прикрыла глаза:
— Они успеют… повозки пусть бросят. Пусть бегут… Я не хочу, Ретано, чтобы из-за нас… ну, ты понимаешь.
— А я не понимаю, — зло бросила Алана.
Танталь отхлебнула из своей кружки. Закашлялась.
— Я чуть не утопил его в навозе, — признался я нехотя. — В хлеву. Князя. Жаль, надо было утопить…
— А-а-а, — сказала Алана чуть погодя.
— Не бойся, — пробормотала Танталь.
— А я и не боюсь. — Алана пожала плечами.
— Сейчас мы поднимемся наверх. — Танталь разглядывала скатерть. — А ты, Ретано…
— Я вас не оставлю.
Бывшая актриса подняла на меня глаза.
Хороший был взгляд.
Красноречивый.
* * *
Кучеру я велел приглядывать за дамами — не ровен час, кто обидит — и держать язык за зубами. Парень широко раскрыл глаза; у него были свои представления о том, куда и зачем меня понесла нелёгкая. Он даже попытался понимающе улыбнуться; я дал ему монету и не стал разубеждать. Не до того.
Дорога была скверная, но ехать шагом не было никакой возможности. Уж лучше просто сесть на обочину и дожидаться головорезов; зато я, по крайней мере, не мог заблудиться. Большая дорога вела на юг, а на первом же перекрёстке должен был встретить меня «тот клоповник»…
Лгал ли хозяин гостиницы, очерняя конкурента, или финансы Бариана, по обыкновению скудные, не позволяют ему выбрать пристанище получше?
Я спешил. Танталь была права — Бариана надлежало предупредить; кроме того, следовало сделать ещё кое-что, и об этом я не сказал ей ни слова.
Не хотелось огорчать.
Сколько времени потребуется комедиантам, чтобы бросить трудом нажитое барахло и разбежаться кто куда? И согласится ли Бариан так сразу, без оглядки, из предводителя труппы сделаться бродягой, беглецом, попрошайкой?
А тем временем вовсе не Бариан нужен князю и его свите. Станут ли преследовать жалких комедиантов, если на дороге обнаружусь я? Благо Алана и Танталь теперь выведены из-под удара, и меня ничто не сдерживает, я буду биться только за себя, но, самая р-рогатая из всех судеб, я умею хорошо биться…
…И опять, выходит, я во всём виноват. Одно из двух — либо надо было спокойно смотреть, как этот мерзавец зажимает в углу Танталь, либо, если первое не подходит, — покончить с сопляком в тот же вечер, ведь у меня, пёс р-раздери, была такая возможность…
Из темноты вынырнули ворота, перегораживающие проезд. Я рывком натянул поводья; бедное животное, привыкшее к спокойному бегу в упряжке, выкрикнуло в мой адрес невнятное лошадиное проклятие. Я не слышал — на перекладине ворот грузным мешком висел…
Говорят, что сборщик налогов, с которого взыскали добытую мною сумму, был тучен и тяжёл.
Ветер ударил в лицо.
Наваждение сгинуло; дорога была свободна, никаких ворот здесь не стояло и не могло стоять, это моя фантазия, разыгравшись, подсунула картину, свидетелем которой я никогда не был…
Смеялся ли Судья тогда, в камере? Вряд ли. Его нельзя упрекнуть в злорадстве. Если сейчас, на тёмной дороге, мне и померещилось «хе-хе-хе» в завываниях ветра, то причиной, скорее всего, навязший в зубах образ некоего хихикающего злобного мага…