Ещё одна попытка попасть в цель. Воткнуть стрелу в деревянный круг, отнесённый на несчастных два десятка шагов.
Подняв лук и стрелу высоко над головой, Шульгач стал его опускать, натягивая при этом тетиву. Выпрямленная левая рука пошла на цель, правый локоть закинулся далеко назад. Мавут объяснял, как вытягивать навстречу грядущему выстрелу не только тугую тетиву, но и саму цель, как приближать её к себе, становясь с ней единым целым…
Плавно, не спеша, но и не мешкая, на спокойном, ровном выдохе напрягается тетива. Разум, как ничем не замутнённая озёрная гладь, правильно отражает всё, что происходит вокруг. И движение цели, и порыв горного ветра… А послушные зрячему разуму руки ведут к цели стрелу… И в миг, когда они образуют единую линию, неодолимо устремлённую к уже пойманной цели, — крючок сам собой поворачивается и мягко спускает тетиву…
…И не получилось. Опять правый локоть чуть запоздал. Деревянный щит дрогнул, стрела воткнулась и повисла возле самого края. А ведь когда-то Изверг поразил бы красное пятно в самой середине щита и на бегу, и катясь кувырком, и даже летя галопом на лошади. Да не за двадцать, а за двести шагов…
Возращаться к прежнему искусству было, пожалуй, трудней, чем если бы он не умел совсем ничего.
Захотелось отшвырнуть лук подальше и никогда более не брать его в руки. Мавут, стоявший неподалёку со стайкой младших «детей», не повернул головы, но Шульгач откуда-то знал: Владыка всё видел. И намерение бросить лук от него не укрылось…
Шульгач опустил голову и пошёл прочь, баюкая на груди отчаянно разболевшуюся руку. Всё одно нынче со стрельбой ничего путного не выйдет, сколь ни старайся. Может, потом, позже, что-то придёт…
«А и не придёт, что с того?»
Он вдруг понял, что бесконечные неудачи вместо досады поселили в его душе безразличие. Ну да, Шульгач. Бесполезный. Так дело пойдет, Мавут наградит его кличкой хуже теперешней… но и это стало вдруг безразлично. Куда-то исчез страх разгневать Мавута, пропало и желание заслужить короткую похвалу.
Что-то произошло с ним в родных лесах. Соболь не только десницу ему отрубил. Изверг утратил там что-то ещё, куда более важное. Утратил ли? Может, обрёл? У кого спросить, почему он вернулся из веннских чащ совсем другим, не таким, как прежде, и этот другой никак не мог разобраться в себе, заново собрать в утраченном единстве тело, ум, душу?
Подойдя к бьющему из расщелины холодному источнику, Шульгач сунул голову прямо в струю, омывая горящее лицо. Затем неловко скинул одежду, отстегнул Мавутов крючок, забрался в каменную чашу… Посидел, остывая и успокаиваясь. Вылез, постоял голым на свежем ветру, ощущая, как тело охватывает приятный озноб. Заново оделся, неспешно побрёл вверх по ущелью.
Шульгачу хотелось побыть одному. Поразмыслить о своей никчёмной, даром, как он это вдруг понял, потраченной жизни. Разобраться, что за росточек пробился в ней там, среди знакомых холмов…
Мавут проводил Шульгача взглядом, поморщился, как от зубной боли. Вновь повернулся к взмыленным полуголым парням, которые тыкали копьями врытые в землю куклы, сработанные из жердей и плотных снопов саккаремской, очень жёсткой соломы.
Пробить куклы насквозь покамест не получалось ни у кого, хотя силушкой Боги никого из парней не обидели. Почти каждый был выше Мавута и намного шире в плечах. Но острые наконечники упорно вязли в соломе, даже не добираясь до жердевой сердцевины.
— Зачем так пыжишься? Того гляди, от натуги воздух испортишь!
Могучий парень, к которому обратился Мавут, побелел и чуть не выронил копьё.
Владыка едва удержался, чтобы не плюнуть с досады. Вот ведь из какого дерьма воинов нынче делать приходится! Мыслимо ли представить, чтобы Хизур, или Шульгач, или даже малыш Латгери явили перед наставником столь постыдное малодушие! А эти? И сила вроде есть, и смекалка, и ловкости хватает, а всё одно не получится из них настоящих бойцов. Так — один раз использовать, два раза от силы. Дух, если нету его, никакими заклинаниями не укрепишь…
Он ожёг парня резкой, оглушительной оплеухой, внешне страшной, но на деле — один звук. Искусной оплеухой вообще-то можно снести с ног даже великана, которого не покачнёшь кулаком. Мавут это умел. Но умел наносить и такие вот удары — чуть ли не смертельные с виду, а на деле — муху прибить.
Парень шатнулся, но не упал. Выпрямился и с удивлением обнаружил, что ещё жив.
— Больно? — спросил Мавут.
— Нет!
— Молодец.
Расчёт был на то, чтобы они поняли: заслужить благосклонность Владыки можно лишь мужеством. Пусть у недоумка гордость проснётся, как же, его сам Мавут бил, а он выстоял.
Пусть гордится. Всё лучше, чем от тени шарахаться. А другие пусть ищут случая отвагой и стойкостью отличиться перед «отцом».
— Молодец, сын, — повторил он вслух. — Будет толк из тебя. Но ты хоть понял, почему мне ударить тебя пришлось? — Парень молчал, и Владыка добавил: — Говори, что думаешь, и ничего не страшись. Отца названого бояться грех! Так почему?
— Думаю, отец, за то, что испугался тебя… С ответом промедлил…
— А какой вопрос-то был, помнишь?
— Помню, отец.
— Молодец! После такого удара память сохранить… Будет толк. Ну так в чём было дело?
— Ты спросил, зачем я пыжусь, копьём орудуя. А затем, отец, чтобы шибче ударить. Урок твой стараюсь выполнить. Да видно, покуда сил не хватает…
Мавут усмехнулся.
— Силы у тебя, чтобы куклу эту пробить, — вдосталь. Даже с лихвой. Вот смотри…
Он забрал у парня копьё и проткнул тяжёлую куклу. Легко, играючи, так шило протыкает яичную скорлупу.
— Сила настоящего удара — не в напряжении мускулов. Лишнее напряжение только помешать может. Лук тужится ли, когда стрелу кидает?
— Да н-нет, вроде…
— Вроде… Эх ты! Не только не тужится, наоборот — сбрасывает натугу! Вот и ты так же бей. Не запирай в себе силу, а освобождайся от напряжения, до конца, щедро, на выдохе брюшном, с радостью сердечной! А ну пробуй!
Парень поймал брошенное копьё и сразу, почти без замаха, по примеру Владыки пронзил куклу насквозь. Почти так же легко, как сам Мавут.
Уноты выдохнули с восхищением и плохо скрытой завистью. Глаза у них горели…
То, что и требовалось. И нет беды в том, что Мавут снова схитрил. Пока держал копьё в руках, влил в него часть своей силы. Изрядно влил, так, что в глазах мошки огненные замелькали. Ничего, он умеет силу потраченную восполнять… Зато ученики поверили, что им и впрямь по плечу непротыкаемую куклу проткнуть. Смертельный удар вынести — и устоять. В лютом бою подобная вера — самое главное. И не важно, на чём она зиждется, важно, чтоб была.