– Попробую…
Глеб опустился в кресло, закрыл глаза. Через минуту его правая рука начала подниматься, дернулись пальцы – и я даже не заметил, в какой момент появился большой пистолет с толстым стволом фаллической формы.
За спиной Глеба нервно захихикали, кто-то стал развивать идею сексуальной озабоченности, возник вопрос – чем он у Глеба стреляет?…
Насупленный Глеб, подавившийся при виде своего изобретения, поднял пистолет и пальнул в стену. Надо сказать, успешно. С грохотом полетели кирпичи, а когда осела пыль, стал виден пролом в стене метров двух в диаметре. Больше вопросов не было.
– Ну а теперь – пошли.
Снаружи никого не было. Туман разошелся, и шагах в двухстах были хорошо видны развалины еще одного дома и ржавые металлические конструкции.
– Посмотрим, что там?
– Давай…
– Только, Глебушка, сразу договоримся – я впереди, ты сзади, метрах в десяти. Чуть что – стреляй. Только не в меня. И кричи: «Ложись!»
– Ладно…
Минуты через три мы добежали до металлических конструкций. Это оказались фермы здоровенного моста. Интересная идея. Тут и речки-то нет… Сюр.
– Глеб, ты – направо, я – налево. Встретимся у тех кирпичей.
Осторожно раздвигая высохший бурьян, двигаюсь вперед. Мост как мост, бурьян как бурьян. Развалины как развалины. Ничего особенного.
В отдалении, из-за третьей фермы, возник озирающийся Глеб со своей пушкой. Я привстал на цыпочки и помахал ему. Глеб весьма неловко поднял руку, и бурьян рядом вспыхнул, треща и воняя. Я прыгаю за широкую стальную балку и откатываюсь в сторону. Надо мной вспыхивает огненный шар, по балке ползет расплавленный металл.
– Идиот, прекрати, это же я!…
Горят заросли. Третий залп сносит боковые крепления фермы. Я лежу в луже, вспоминая всех Глебовых родственников до седьмого колена. Отсюда отлично видна его голова и кусок плеча в облезлой куртке. Отлично видна. В прорезь прицела моего пистолета, удобного, с длинным стволом и окошечком над ребристой…
Мордой в лужу. Тупой, жаждущей крови мордой в холодную вонючую лужу, пока один вид спускового крючка не начинает вызывать у меня тошноту. Это же Глеб! Я ж с ним водку пил! Я же…
Ползу в обход. Куртку и брюки после всего придется выбросить, руки обросли липкой грязной коркой, шнурок на левом ботинке норовит развязаться. Неврастеник чертов!
Осторожно высовываюсь из-за очередной балки. Вот он, скотина, стоит в пол-оборота ко мне. Кладу оружие на балку, дабы не войти во искушение, и тихо встаю. Глеб меня не видит, я захожу сзади, один шаг, другой – и тут какая-то железяка радостно звякает у меня под ногами. С перепугу я опережаю обернувшегося Глеба, его секс-бластер летит в бурьян, и мы лихо шлепаемся навзничь. В следующий момент я слышу хриплое шипение, переворачиваюсь на спину и обнаруживаю над нами, метрах этак в пяти, малосимпатичную оскаленную слюнявую пасть с вызывающими уважение зубками.
Вообще-то на реакцию я не… Какая, к черту, реакция, когда все слова, которые я собирался выпалить Глебу, застряли у меня в глотке. Я поперхнулся и закрыл лицо руками. Или просто схватился за голову. Глеб привстал, и из его сжатого маленького кулака ударил тонкий прямой луч. Морда лопнула, заходясь истошным ревом, сверху хлынула густая болотная жижа, и я наконец-то потерял сознание…
– Рыжий, ты в порядке?
– Да-да, – забормотал я, не открывая глаз, – да, сейчас, ты его сжег, Глебушка, сжег, чтоб ты… жил сто лет, сжег все-таки…
– Сжег, сжег, сам дурак. Бери шинель, пошли домой. А где твоя пушка?
– Там, на балке лежит.
– А зачем ты ее там оставил?
– Чтоб тебя ненароком не спалить.
На лице Глеба отразилось такое детское искреннее недоумение и обида, что остальные пункты моей речи испарились сами собой. Я опустил глаза на до сих пор сжатый кулак Глеба, Глеб проследил мой взгляд и медленно разжал пальцы. На ладони лежала старенькая, хорошо мне знакомая газовая зажигалка. Так. Раз в сто лет и зажигалки стреляют. Газовые.
– Знаешь что, пошли-ка к нашим. Может, и дойдем.
Дошли на удивление тихо. Видимо, наш лимит был исчерпан. В окне второго этажа маячил злобный Андрюша со здоровенной автоматической винтовкой на плече. «Вооружились, – подумал я, – решили ребята – пробьемся штыками…»
– Они тут стреляли, – заметил вдруг Глеб, до того подавленно молчавший. – Вон пятно выжженное. И пролом новый в стене. Даже два.
Андрей в окне лихо клацнул затвором.
– Стой, кто идет?
– Очки поправь. Мы с Глебом.
– Стойте, где стоите.
– Ты что, сдурел?! Может, ты еще и стрелять будешь?!
– Сунетесь – буду. Обязательно.
– !…
– А какого черта вы сами в нас палить начали?!
– Мы? Когда?…
– Да минут десять назад.
Мы тупо уставились на имевшие место в фасаде дома рваные дыры с загнутыми обгорелыми краями.
– Двойники, – тихо сказал Глеб. – Марионетки.
Из одной дыры высунулся всклокоченный Олег.
– Пусть идут, – сказал он Андрею и снова исчез.
Андрей поднял свое орудие и направил на нас. Смею заверить, довольно точно. Сунув свое оружие за пояс и подняв, как дураки, руки, мы направились к дому. В дверях нас поджидали девочки.
– Все в порядке, – радостно завизжали они, – это Рыжий с Глебом, тихие, больше не стреляют…
Сверху спустился Олег. Из-за спины у него на метр высовывался длинный самурайский меч в лаковых ножнах с иероглифами. Пусти козла в огород… Он и раньше был помешан на всякой восточной экзотике.
– Ты бы лучше танк сочинил, – проворчал я. – На кой тебе меч?
– На стенку повешу. Когда вернемся, – хладнокровно заявил новоявленный самурай. – Рассказывайте.
Глеб почти ничего не помнил, и говорить пришлось мне. И про пальбу, и про монстра. И про стреляющую зажигалку. К концу моего сбивчивого изложения Олег, до того расхаживавший по комнате и грызший ногти, резко остановился.
– Ша, урки! Есть версия. Как вам нравиться идея теста? Теста на агрессивность. Или что-нибудь в этом роде…
– А попроще нельзя? – взмолилась Кристина.
– Можно и попроще. Понимаете, в нас всех сидит страх. И во всех – разный. Я, например, не люблю червяков, а Броня, допустим, червяков обожает, но боится вампиров. («Я не боюсь вампиров!» – запротестовала было Броня, но ей сунули новое яблоко, и протест был аннулирован.) Рыжий от вампиров без ума, сам на упыря смахивает, а драки на улице может испугаться. И со страха полезет воевать. Это все страх личный. А когда мы вместе, то появляется страх коллективный. Этакий синдром толпы. И он многое способен продиктовать…