— Никто, Артур, — вздохнул Глеб. — Но я не об этом. Я думаю: если мы поспешим и все испортим, потом или ты, или я до конца жизни не простим себе этой ошибки.
— Но что нам остается делать? — спросил Калмык.
— Думать, — повторил Бурый. — У нас в запасе как минимум вечер и ночь. А это не так уж мало.
— Не знаю, — проворчал Калмык. — По мне так лучше…
Он не договорил. Послышались шаги и негромкие голоса. Охрана несла ужин.
— Возвращайся на место, — шепнул Бурый. — И не глупи!
Калмык молча вернулся на свои нары, сердито дернув по дороге цепь. Она издевательски прозвенела в темноте — в тон раздавшемуся за дверями звону ключей.
Загремели запоры, вошла давешняя четверка, щетинясь дулами автоматов. Один из них повесил фонарь над дверью, на минуту ослепив пленников, другой поставил на пол алюминиевую миску с едой и пластиковую бутылку с водой. Вели они себя бдительно. Никто оружия не опускал, на линию огня не заступал: сказывался большой опыт.
Бурый, лежавший на боку и следивший за ними из-под полуприкрытых век, отметил, что застать их врасплох с цепями на ногах практически невозможно.
Он покосился на Калмыка: как тот?
Калмык, щурясь на свет, весь напрягся, как для прыжка. Он сидел на краю нар, вцепившись в них руками, и поза его свидетельствовала о готовности броситься в атаку в любую секунду.
«Дурак, — подумал Глеб, — что он делает?»
Калмык бросил на него лихорадочный взгляд. Бурый качнул головой: остановись!
— Эй! — громко крикнул в этот миг один из охранников, тот самый бровастый носач, которого днем зацепил Калмык, — русская свинья! Бери, жри…
Он ногой толкнул миску, громко при этом заржав.
У Калмыка вздулись мышцы на плечах, он еле удерживался на месте. Хотя он не мог не видеть: до охранника три метра, а цепь была длиной только в два — до ямы, прикрытой фанерой и служившей парашей.
— Жри! — хохотал носатый охранник, скаля крупные белые зубы, особенно белые в густой черной бороде, обрамлявшей его смуглое лицо. — Ты, свинья!
— А ну перестань! — вдруг негромко, но отчетливо произнес Бурый.
Сейчас же внимание носатого переключилось на него.
— Шьто-о? — взвизгнул он.
— Что слышал, — сказал Бурый. — Уходи, ты мешаешь мне отдыхать.
Он правильно рассчитал. Его жизнь была дорога Мураду. Отсюда хорошая пища, чистая вода и относительно мягкие условие содержания. И он мог позволить себе диктовать условия — в известных пределах. Что и доказали последующие события.
— Ты! — взревел носатый. — Ты мне приказываешь?! Грязная собака…
Он уже поднял автомат, собираясь, должно быть, прошить наглеца очередью. Но тут ему резко что-то сказал один из охранников, его поддержал другой.
Носач, сведя в одну линию свои и без того сросшиеся брови, угрюмо их выслушал, плюнул на пол, в сторону Бурого, и быстро вышел вон.
Вслед за ним вышли другие охранники, забрав фонарь и тщательно заперев дверь.
Некоторое время пленники сидели молча, не видя друг друга в сгустившейся тьме. Бурый слышал только дыхание Калмыка, учащенное, как будто тот быстро взбежал на гору.
— Ты сильно рисковал, — заметил он вполголоса.
— Ты больше, — отозвался Калмык, звякнув цепью, как будто извинялся. — Зачем?
— А чтоб тебе веселей было, — сказал Бурый.
— Да уж, весело… — проговорил скрипучим голосом Калмык. — Дальше некуда.
Бурый повозился в темноте, сел на нары. Потом встал и начал ходить взад-вперед.
— Что ты делаешь? — спросил Калмык, не сразу определив на слух, что происходит.
— Гуляю, — ответил Бурый.
Он в самом деле гулял: четыре шага в одну сторону, четыре в другую, — насколько позволяла цепь. И прислушивался к своему организму. Пока вроде ничего, ноги, во всяком случае, держат. И то неплохо.
— Отличное время для прогулки, — фыркнул Калмык.
— Главное, не мешает никто, — серьезно заметил Глеб.
— Гуляй не гуляй, дальше цепи не уйдешь.
Бурый помолчал, ритмично отмеряя шаги.
— Не пойму я тебя, Артур, — сказал он. — Вроде молодой, веселый, а ворчишь как дед.
— Потому что о завтрашнем дне думаю, — немедленно ответил Калмык.
— Завтрашний день не хуже и не лучше сегодняшнего, — возразил Глеб. — Как и любой другой день. А у тебя их будет много, этих дней, и запариваться по поводу одного из них я тебе не советую.
— Это потому что… — запальчиво начал Калмык.
— Не надо, Артур! — перебил Глеб. — Когда все закончится, тебе стыдно будет. Я знаю. Не надо.
Калмык замолчал, не подавая в темноте признаков жизни. Даже дыхания не было слышно, как будто он умер или улетучился сквозь стены.
Бурый еще какое-то время ходил взад-вперед, мерно позванивая цепью. В одну сторону он шел прямо на дверь, едва светившуюся узкими щелями и прорезью вверху, в другую — шагал прямо в темноту, до тех пор, пока не натянется цепь. Потом разворачивался и шел обратно. И думал. Думал, думал безостановочно.
Замок нет смысла ковырять дальше. Тут народ ушлый, они прекрасно знают, что пленники — все одинаковые, и первым делом будут стараться освободиться от цепи. Поэтому замки тут надежные, шпилькой или гвоздиком не откроешь. Значит, этот вариант отпадает. К тому же прозевали самое удобное время для нападения — ужин. Когда все охранники были вместе и всех их можно было разом положить в этом сарайчике.
Теперь об этом бесполезно и думать. Надо пробовать следующий вариант. А именно: тот, который изначально предлагал Калмык. Лучшего все равно нет. А тут процентов тридцать на успех все-таки имеется. Особенно если этот план несколько подкорректировать, с учетом полученного опыта.
— Артур, — остановившись посреди камеры, сказал Глеб, — начинаем работать.
В темноте звякнула цепь Калмыка.
— То есть? — спросил он тихо.
— То и есть! — весело сказал Бурый. — Твой вариант. Только с моим сценарием.
— Не понял…
— Сейчас поймешь.
Глеб подробно объяснил Калмыку, что он задумал. Тот слушал вначале молча, затем постепенно тоже начал подавать голос.
Заканчивали обсуждение они уже вместе, тщательно распределяя роли и порядок действий.
— Главное, не торопись, — наставлял Бурый. — И помни про длину цепи.
— Помню, — заверил Калмык жарким шепотом. — Пусть только он ко мне приблизится…
— Ко мне, — строго поправил Бурый. — Ко мне, Артур. И никакой импровизации. В данном случае это может обернуться… сам знаешь чем.