А этот Эшли ничего, нормальный парень, его можно было бы даже назвать симпатичным, если бы не косоглазие. Но даже он, при всех своих возможностях, не мог пристроить ее на довольствие в столовую третьего класса.
— Фамилии пассажиров внесены в список, и их вычеркивают, когда они приходят на завтрак, обед и ужин. Добавить твое имя я никак не смогу, — сказал он.
По ночам Эшли приносил ей кое-что из еды: булочки, обрезки сыра, фрукты и шоколад. Оливия расплачивалась с ним так, как привыкла. Чертовски жаль, что Герти однажды увидела их вместе...
В эту минуту в каюту вошла Герти. Одна.
— А где Аннемари? — полюбопытствовала Оливия.
— Она ушла на прогулка с Ровена, милой девочкой, кто искал Молли, чтобы сыграть в карты. Такая жалость приключиться с Молли. — На круглое личико Герти набежала тень. — У корабельного доктора есть дигиталис. Ей не нужно было никуда ходить и опаздывать на пароход.
— Да, действительно, — согласилась Оливия.
Ей и впрямь было искренне жаль Молли, которая так хорошо отнеслась к ней. В отличие от Герти и большинства других людей, Молли не смотрела на Оливию свысока, как на кусок грязи под ногами. Но, как бы там ни было, похоже, тот факт, что Молли опоздала к отплытию, пойдет Оливии на пользу. Так что сожалеть, собственно, было не о чем.
В каюту заглянул офицер, очень симпатичный мальчик. Он искал Аннемари, чтобы сообщить ей новости о сестре. Девушка ничем не показала, что слышала его, и Оливия подумала, а все ли у нее дома. Но рядом случилась Герти, которая и взяла бразды правления в свои руки.
— Я медсестра, я присматривать за бедное дитя. Ей нужны капли от врача, у нее нерегулярное сердцебиение.
С этого момента Герти взяла Аннемари под свое крыло — давала ей капли, каждый день водила к врачу, уговаривала что-нибудь съесть. Сегодня Аннемари в первый раз как следует поела. По крайней мере, обе сходили в столовую, а ела там девушка или нет — другой вопрос.
— Аннемари завтракала? — полюбопытствовала Оливия.
Было бы неумно и даже опасно ссориться с Герти и вызывать ее недовольство. Она могла вспомнить о своей угрозе сообщить о ней стюарду. А расспросы об Аннемари, похоже, приводили бывшую медсестру в благодушное настроение.
Герти скривилась.
— Она съела хлеб и выпила немного молока.
— Ну что ж, это пойдет ей на пользу.
— Совсем маленькую пользу. Молли говорит, Аннемари переносить большой шок. У нее с головой...
Герти покрутила короткими и толстыми, как сосиски, пальцами у виска, оставив Оливию теряться в догадках, что она имеет в виду. Очевидно, немка хотела сказать, что девочка не в себе и что у нее не все в порядке с головой.
Если бы Аннемари спросили об этом и будь она в состоянии уразуметь вопрос, она бы, пожалуй, согласилась с обоими определениями, данными ей Оливией. С той самой ночи, когда отец взгромоздился на нее, причинив ужасную боль, она была как в тумане, а в те редкие моменты, когда могла мыслить ясно, искренне верила в то, что сходит с ума. Но потом Аннемари поспешно отступала в мир, придуманный ею для себя, мир, в котором не случалось ничего плохого, мир, полный дыма, облаков и густых лесов, в которых она могла спрятаться. В этом мире ей не грозила опасность, и она намеревалась оставаться в нем как можно дольше.
Она лишь смутно отдавала себе отчет в том, что вне границ придуманного ею мира существует еще одна Аннемари, насмерть перепуганная девочка, которая смертельно боится, когда к ней прикасаются или заговаривают. Девочка, которая тупо делает то, что ей говорят, и которая заблудилась между мирами настолько, что перестала понимать, кто она такая и где находится. В ее затуманенном мозгу отпечатались слова: «Нью-Йорк», «тетя Мэгги», «Хейзел». «Нас ждет Хейзел», — сказала ей Молли. Молли была ее сестрой. Аннемари не возражала, когда Молли брала ее за руку и вела в какое-нибудь незнакомое место. «Все в порядке, сестренка. Это всего лишь пароход», — сказала Молли.
Но Молли исчезла, и теперь другая тетенька держала ее за руку, разговаривала с ней и вела куда-то, даже не подозревая о том, что Аннемари уже готова укрыться в своем другом мире, спрятаться на одном из облаков или затеряться среди деревьев, где никто ее не увидит и не заговорит с ней. Этот мир был единственным местом, в котором она чувствовала себя в безопасности.
В голове у Оливии медленно вызревал план. «Королева майя» проделала уже больше половины пути в Америку, и прошлой ночью Эшли принес ей дурные вести.
— Перед тем как мы войдем в порт, — сказал он, — тебе лучше бы вернуться в четвертый класс, причем заранее. Твое имя значится в судовом реестре, и если тебя не найдут, то здесь разверзнется ад. Корабль обыщут сверху донизу, а тебя отправят туда, откуда ты приехала.
— Черт побери! — выругалась Оливия.
— А что плохого в том, чтобы побыть иммигрантом? В конце концов, именно в этом качестве ты и отправилась в путь.
— В этом нет ничего плохого, — согласилась она.
Но в следующий раз, оставшись в каюте одна, Оливия достала паспорт Молли и стала сравнивать фотографию девушки с собственным отражением в зеркальце. Если она прикроет веки и опустит уголки губ, то будет выглядеть в точности, как на снимке. Собственно говоря, на ее месте могла бы оказаться практически любая девушка. Оливия была на два года старше Молли, но если обойтись без макияжа, то она с легкостью сойдет за шестнадцатилетнюю. Единственной проблемой оставались волосы. Некогда такие же каштановые, как у Молли, теперь они были обесцвечены почти до полного разрушения: если Оливия вздумает еще раз осветлить их, то они попросту выпадут. Как только она окажется в Нью-Йорке и превратится в Розалинду Рэйнес, она позволит им обрести свой природный цвет. Но это случится еще не скоро, а ей надо было что-то делать с ними уже сейчас; но как, скажите на милость, сменить цвет волос посреди Атлантики?
Шапочка! В чемодане их лежало целых две. Пожалуй, она наденет розовую шапочку, одно из платьев Молли, а меховую накидку вывернет наизнанку — подкладка пребывала в гораздо лучшем состоянии, чем мех. Тогда она будет выглядеть по высшему разряду.
Итак, теперь остается только найти кого-нибудь, кто займет ее место в четвертом классе и превратится в Оливию Рэйнес. Большинству людей такая задача показалась бы неразрешимой, но у нее уже была на примете одна кандидатура.
С тех самых пор, как Оливия поднялась на борт корабля, она чесалась как сумасшедшая. У нее было подозрение, что она подцепила нечто ужасное — скорее всего, от одного из темнокожих морячков, с которыми общалась на Док-роуд. Сойдя на берег, она первым делом купит ртутную мазь, которая так здорово помогла ей в прошлый раз. По прибытии в Нью-Йорк иммигрантам предстояло пройти медицинский осмотр, и Оливии очень не хотелось, чтобы кто-нибудь обнаружил, что она больна триппером. Вот тогда ее уж точно отправят обратно домой.
Америка, земля надежды, рай демократии, прибежище угнетенных, страна, где любой мог стать миллионером, находилась от них всего в двух днях пути. Иммигранты столпились на палубе «Королевы майя», надеясь первыми разглядеть вдали Статую Свободы с факелом в руке, которая станет для них символом того, что они наконец-то прибыли туда, где каждый из них составит себе состояние, где их дети будут сытно есть три раза в день, где много свободной земли, которую можно брать целыми акрами, столько, сколько они смогут обработать. Или же они пойдут работать на автомобильные заводы, получая огромные деньги, и в самом скором времени обзаведутся собственными автомашинами. Они уже представляли себе, что купаются в золоте, что карманы их раздуваются от долларов, дома обставлены шикарной мебелью, а столы ломятся от всевозможных деликатесов.