– Берегись! Гад!
Я не сразу заметил змею, а когда увидел – придется уж сознаться – струхнул…
Сверху между камнями двигалось ко мне гладкое коричневое пресмыкающееся. Я не видел его всего, но не сомневался, что оно в несколько метров длиной. Об этом говорила и необычайная толщина чудовища: круглое тело его было с мою руку.
– Бей, бей! – кричал Омеля.
Хвост чудовища извивался вверху, когда его голова неожиданно поднялась над ближним ко мне камнем. Я выстрелил.
Длинное, гибкое тело змеи с разможженной головой сползло к моим ногам, хлеща по камням хвостом, как плетью.
Тут только я понял, какого дурака свалял, напуганный истошным криком горового: ведь я совсем забыл, что я не в Индии, не в Америке и что во всей нашей огромной стране нет гигантских удавов.
Я убил невиннейшее существо. – желтопузика. Не змея он даже, а просто безногая ящерица, нисколько не ядовит и никакого вреда человеку причинить, конечно, не может.
Вот и хвастай теперь ребятам, вернувшись домой, какое страшное приключение пережил, какой смертельной опасности подвергался и как, не растерявшись, от нее избавился.
А желтопузик попался действительно крупный: когда я поднял его за кончик хвоста и выпрямил вверх руку, его разбитая голова еще касалась земли. А это значит, что было в нем около двух метров.
Омеля не пожелал даже приблизиться к нему: казак испытывал суеверный страх ко всякому «гаду ползучему» и, хоть не раз, конечно, видал желтопузиков, живых и мертвых, не потрудился убедиться, что ядовитых зубов у них нет. Не пришлось и мне доказать ему это… по причине почти полного отсутствия у желтопузика головы, снесенной моим выстрелом.
Мы продолжали охоту.
Там, где гора ближе подошла к Кубани, Омеля увидел, наконец, самца-фазана. Направляемый ручной сигнализацией, я долго пробирался сквозь колючую заросль. Фазан взлетел только на ее краю, у самого берега.
И что же это был за великолепный петух!
Жарко брызнули мне в глаза блестящие краски его оперения: золотисто-зеленая голова, фиолетовая шея, оранжевая спина, медно-красный хвост.
Весь блеск южного солнца, всю роскошную пестроту неба, воды, цветов и бабочек счастливого Кавказа щедро подарила природа одной этой великолепной птице.
Такое это было чудное зрелище, что я на несколько мгновений забыл о ружье.
Фазан с треском помчался над берегом.
Я спохватился и выстрелил ему вслед, когда он был уже над рекой.
Радугой сверкнув на солнце, фазан перевернулся хвостом вверх и упал в воду.
Напрасно, не щадя рук и одежды, бросился я через колючие кусты к реке. Быстрые волны Кубани подхватили мертвого фазана, закружили его в неистовой своей пляске и унесли на середину потока. Немного ниже по течению был перекат. Мокрого петуха у меня на глазах ударило два раза о камни, – и от всего его великолепия не осталось и следа.
Омеля ужом спустился с горы и побежал, пересекая мыс, на поворот реки – перехватить фазана ниже по течению. Но скоро и он вернулся. Подходя ко мне, развел руками: пустой, дескать!
Это был третий дозволенный фазан, и мне пришлось прекратить охоту.
Омеля проводил меня до автобусной станции на том берегу.
Подошел автобус.
Я простился с Омелей, сел в машину. Он ловко устроил мой рюкзак на коленях у озадаченного пассажира – моего соседа, захлопнул дверцу, кинул шоферу, как кучеру: «Погоняй!» – и помахал мне шапкой.
Автобус зарычал, заскрипел, вздрогнул и медленно покатился по пыльной дороге.
Омеля надел шапку, вытащил из-за пазухи моего мокрого фазана и, подняв его за ножки, крикнул мне вдогонку:
– Бывайте еще! Придете – самоварчик поставим, уйдете – чайку попьем!
Мне было не жалко оставить ему на обед потерявшего всю свою красоту петуха. Я подумал только:
«Нет, проживу хоть до ста лет, а не устану восхищаться фазаньими чудными красками!»
Солнечные зайчики прыгали в листве фруктовых деревьев и весело подмигивали мне.
Хищник должен прятаться, если хочет подтаиться к добыче.
Большой медведь бесшумно крался по лесу, осторожно переступал голыми подошвами сухие сучки.
Впереди на опушке была куча хвороста.
За ней – луг.
Там паслись кони. Они часто поднимали головы, нюхали ветер. Но ветер дул от них на кучу.
Кони поворачивали головы против ветра и ни чуять, ни видеть хищника не могли.
Вдруг в лесу из хвороста, как пузырек из лужи, выскочил крошечный задери-хвост – птичка ростом в сосновую шишку; носик востренький, тельце орешком, хвостик торчком.
И шныряет всегда понизу, как мышь.
Как от него спрячешься, когда у тебя ноги и ступают они по земле?
Медведь пал на брюхо, вжался в мох. Да уж поздно: уже заметил его задерихвост.
Да как затрещит!
И откуда у крохи такой голос: за тысячу шагов вздрогнешь.
Кони заржали, умчались.
В ярости вскочил медведь, кинулся ловить нахального малыша.
Вмиг раскидал всю кучу.
А задерихвост мышонком проскользнул у него между ног и вспорхнул на дерево.
Поди поймай его там!
Всю охоту испортил медведю. С головой его выдал.
И хвостик торчком!
На одной горе на Кавказе поселился барс [9] . С той поры не стало житья зверям – ни горным козлам, ни горным баранам, ни лесным оленям. Все трепетали перед ним.
А барс был так могуч, так хитер, ловок и быстр, что совсем не знал страха.
Вершина горы быстро пустела, и барсу приходилось все ниже и ниже спускаться к долине, чтобы добывать себе мясо.
И вот раз пришел он в дубовый лес на нижнем склоне горы и увидел там стадо черных зверей.
Это были дикие свиньи. Они подбирали под дубами желуди.
Один большой черный кабан копался в земле в стороне от стада. Барс вобрал свои страшные когти и бесшумно, на согнутых бархатных лапах стал подкрадываться к нему, хоронясь за деревьями.
Кабан не видел и не чуял опасности. Это был грозный зверь – секач. Изо рта у него торчали в стороны прямые граненые клыки. Он рвал клыками корни, и крепкие корни дуба лопались, как гнилые нитки.
Барс уже близко подобрался к секачу. Когда кабан приподнимал голову, барс видел его грозные клыки. Но страха перед ним не чувствовал. И готовился прыгнуть кабану на спину.