Он взглянул в сторону, держа руки в карманах. Там висела другая картина. Женщина. Эта ему понравилась. Здесь можно было что-то разобрать. На глаза навернулись слезы. Откуда они взялись, черт побери. Он смахнул слезы тыльной стороной ладони. Ему представилось, что он плачет, согнувшись и спрятав лицо в ладонях. Плачет навзрыд. Спина вздрагивает от рыданий. Что он скрючился и стал меньше ростом.
— Что случилось? — раздался позади тихий голос. Мягкий. Нежный. Рука легла ему на плечо.
Обернувшись, он увидел, что она тоже рассматривает картину.
— Ты знаешь, почему я ее купила?
Он не ответил.
Она смотрела на него. С жалостью.
— Потому что она напомнила мне твою мать.
Он закрыл лицо ладонями. Спрятал лицо в ладонях. И зарыдал.
Они пропустили рассвет, потому что он заснул. Когда он проснулся, было уже светло. День наступил, а он и не знал. Он никогда еще так не спал. Он лежал в ее кровати. В ее спальне. Он стал причастен. Откинув одеяло, он сел. Ее не было в комнате. Он почувствовал аромат съестного. Тосты. Она усыпила его, как ребенка. Он помнил. Приятно, но все же грустно. Он огляделся. Гребни и щетки. Тюбики крема. Лосьоны. Ленты для волос. Он встал и подошел к комоду с зеркалом. Все перетрогал. Открыл старинную шкатулку с драгоценностями. Серьги. Цепочки. Брошки. Наверное, они все были с чем-то связаны. Захотелось что-нибудь взять. Он оглянулся на дверь. Никого. Взял баночку с кремом. Открыл крышку. Понюхал. Закрыл глаза. Все исчезло, кроме запаха. Этот запах мог принадлежать только ей. Только здесь.
Она была на кухне. Сидела на скамье, отвернувшись к окну. Она не слышала, как он вошел. Он молча рассматривал ее. Изо дня в день один и тот же вид за окном. Когда он приблизился, она обернулась и взглянула на него. На его лицо. Волосы. Он отвернулся, вспомнив вчерашнее.
— И что теперь будет?
— Ты о чем?
Он шагнул к плите. Там стояла чугунная сковорода.
— Я читала в газете. Ты обязан быть дома.
— А кто сказал, что я не дома?
Он улыбнулся, решив, что улыбка сгладит неловкость. Наверное, не стоило так говорить. Хотя он не видел ее лица. Тостер был теплый. Может быть, это слишком. «Дома». Зря он так сказал. Это ведь ее дом.
— Поджарить тебе тост?
— Да. — Он попятился, уступая ей место.
Она достала из упаковки хлеб и положила его в тостер.
— Теперь тебя вернут обратно?
Он подождал, решая кое-что про себя, но вслух произнес другое:
— Кто знает.
— Я догадываюсь, что ты хочешь сказать.
— И что?
— Ты всегда возвращаешься.
— Ты чертовски умна. — Эти слова вырвались у него против воли.
— Не чертовски, а просто умна.
Просто счастье, что она его понимала. В действительности он ничем не мог ее обидеть. Разве что своим уходом. Да и то не слишком. Ведь он уже уходил от нее.
Машина гладко катилась по дороге. Выбоины почти не ощущались. Отличный автомобиль. За несколько кварталов до своего дома он сказал:
— Здесь.
Она затормозила. Взглянула в зеркало заднего вида.
— Ты мог бы остаться у меня.
— Не хотел тебя беспокоить.
— Ерунда.
Он пока не спрашивал ее о ребенке. А она не говорила. Он не знал, почему он об этом думает. Это было связано с ней. И с тем, как она на него смотрела.
— Увидимся.
Она взяла его за руку.
Последний раз взглянув на нее, он вышел.
— Не надо больше ломать телефоны.
Он наклонился, чтобы посмотреть еще. Его глаза шнырнули мимо. В окно. По улице шел человек. Может быть, сосед. Прошел. Нет, незнакомый.
— Мы могли бы устроить настоящее свидание.
Теперь он смотрел на нее. Ее руки были в узких коричневых кожаных перчатках. Перчатки для вождения. Диковинка, одним словом.
— Давно я не ел попкорн, — сказал он.
— Предлагаешь пойти в кино?
— Ага.
— Ладно.
Он выпрямился.
— Эй…
Он снова сунул голову в салон.
— Спасибо за вчерашний концерт. И не только за музыку.
По спине отчего-то пробежал холодок. Мурашки.
— Угу, — кивнул он.
— Ты понимаешь, о чем я?
Он не ответил. Его глаза, смотревшие на нее, говорили: «Какая ты красивая». Потом он произнес вслух:
— Какая ты красивая.
Выпрямился и захлопнул дверцу. Может быть, слишком резко. Трудно сказать. Он хотел сделать это со смыслом. Не получилось. Ему нужно было перейти дорогу прежде, чем она отъедет.
Звонили несколько человек. Жена говорила им, что он болен и лежит в постели. Грипп. Пропал голос.
— Тебе лучше сделать вид, что так оно и есть, — прохрипела она, демонстрируя, как ему нужно разговаривать.
Рэнди тоже захрипел. Вместо него. Рэнди был на месте. Он поднял свое пиво.
— Привет, — сказал он. — Я сегодня за тебя. — И засмеялся.
Кухня была полна синего дыма.
— Хорошо. Чувствуй себя как дома.
Жена уставилась на него. Рэнди уставился на него. Он улыбался.
— Что это с тобой? — удивилась она.
Нет, он ей не скажет. Не сейчас. Он не позволит ей все испортить. Ей даже не было дела до того, где он пропадал. Это было не важно.
— Завтра выходит Бобби.
Вот оно что. Ну вот и все. Они пронюхают. Микрофоны и камеры. Они узнают о Бобби. У них есть доступ к архивам. Они поднимут шум до небес. Гробокопатели.
— Нам нужно его забрать.
Обратно к этому месту. Высокие стены. Крепость. Бобби выходит. А мог бы не выйти никогда. Дурак. Глупый мальчишка. Девятнадцать лет. Он потер лицо, стараясь забыть. Отгородиться от мира хотя бы на секунду. Но не вышло. Ничего не поделаешь — семья.
Жена вышла из кухни. Он уже овладел собой. Стал тверд, как скала. Он слышал, как она разговаривает по телефону в гостиной. Напротив стоял новый холодильник. Чертовски белый. Он не замечал его, пока не потянулся к ручке и не нашел ее на прежнем месте. Дверца легко открылась. Внутри ярко горели не одна, а две лампочки. Холодильник издавал ровное гудение. Все полки были забиты едой. Еда в коробках, которых он никогда не видел. Еда, которую он бы никогда не купил.
— Жратвы под завязку.
Он поглядел на Рэнди.
— Его так прямо и привезли, — сказал Рэнди, как всегда смеясь. Это он так шутил. Он не мог не шутить.