В первый момент Шульц даже испытал шок, не поверив, что «Хайнц-ураган» погиб: подобное казалось просто немыслимым. Но еще больше он поразился, узнав, что большевикам удалось еще и освободить важного пленного, сына их усатого вождя, захваченного несколько дней назад. Да еще и утащить с собой секретную шифровальную машину. И задачей их группы – жандармы и пехота выполняли только роль загонщиков, основная роль отводилась именно эсэсовцам – являлась не столько ликвидация диверсантов, сколько захват этого молодого грузина. Ну и шифрмашины, разумеется.
В самом начале преследования задача не представлялась особенно сложной: русские порядочно наследили, спешно уходя в лес, да и служебная собака, вместе с кинологом приданная разведгруппе, уверенно взяла след. Но вот затем начались проблемы. Сначала подорвалась на какой-то хитрой минной ловушке овчарка и ее проводник. Собака с проводником и еще двое бойцов группы погибли мгновенно, еще двое камрадов получили легкие осколочные ранения. А затем большевики пошли через неглубокое, но обширное болото, которое им пришлось обходить – русским терять было нечего, а вот Кёхлер решил не рисковать. После нескольких часов поиска разведчики снова взяли след и нагнали проклятых русских у реки, однако те уже успели перебраться на другую сторону. Пришлось тратить время на форсирование водной преграды. Впрочем, это уже ничего не могло изменить, поскольку шансов снова уйти у большевиков не оставалось. Слишком мизерным и по времени, и по расстоянию был разрыв между отрядами, и сейчас разведчики должны были вот-вот их нагнать.
В том, что те измотаны куда больше отлично тренированных эсэсовцев, ни у кого из парней сомнений не имелось. Еще совсем немного, и они их догонят. У большевиков всегда плохо с провизией, их солдат слаб и дурно экипирован, в этом Шульц был абсолютно убежден, поскольку не раз уже видел этих худющих унтерменшей, бредущих по обочинам дорог в составе колонн военнопленных. Не зря же, даже атакуя колонну Гудериана, они использовали в основном трофейное немецкое оружие, видимо, не доверяя собственному. Нет, разумеется, для подобной акции они набрали в состав диверсионной группы лучших из лучших, но куда им сравниться с ребятами из его разведбата!
Внезапно унтерштурмфюрер резко остановился, опустившись на одно колено, и поднял вверх руку с раскрытой ладонью. Разведчики слаженно выполнили молчаливый приказ, приняв стойку для стрельбы с колена, и ощетинились стволами, контролируя заросли по обе стороны едва заметной полоски притоптанной травы. Гауптшарфюрер мысленно ухмыльнулся: Кёхлер, конечно, редкостный зануда, требующий исполнения устава от сих до сих, но и отличный профессионал. На противника у него, что называется, нюх. Шульц уже почти год воюет под его началом и имел возможность убедиться. Если командир подал команду замереть, значит, противник от них как максимум в нескольких десятках метров. Что ж, прекрасно, вот и они. Сейчас повеселимся! В конце концов, приказа брать пленных у них не было, кроме, разумеется, сына усатого кремлевского вождя. С остальными допускалось поступить именно так, как и советовал рейхсфюрер СС.
Хищно изогнув в неком подобии улыбки кончики рта, Отто бесшумно вывел затворную рукоятку из фигурного выреза ствольной коробки, снимая верное оружие с предохранителя. Пусть он не любил лес, но обожал огневой контакт. Да, он уже давно признался самому себе, что ему нравится убивать. Нет, не мучить пленных или добивать раненых – хотя среди его камрадов и встречались любители подобных развлечений, – а именно убивать в бою. Он любил это сладко сосущее под ложечкой ощущение полной свободы и абсолютного единения с оружием, когда подстегнутое адреналиновой волной сознание фиксирует малейшие детали скоротечного боя. Когда видишь, как твоя – именно твоя! – пуля пробивает противнику голову, выплескивая из затылка небольшой алый фонтанчик; когда твой штык входит ему в живот и ты проворачиваешь неподатливое лезвие, ощущая, как внутри что-то лопается; когда ты швыряешь в блиндаж гранату и, дождавшись разрыва, врываешься вершителем судеб в затянутую дымом, пахнущую сгоревшей взрывчаткой и свежей кровью полутьму, длинной очередью зачищая помещение; когда…
Нет, с точки зрения психиатрии гауптшарфюрер Отто Шульц пока еще не был классическим маньяком, получающим удовольствие от убийств, но определенные наклонности к этому у него имелись. И после войны он вполне мог не суметь сдержать то, что таилось внутри, и превратиться в очередное серийное чудовище, о котором писали бы в разделе криминальной хроники все городские газеты.
Но ему повезло. Вошедшая точно в середину лба, чуть пониже среза затянутой камуфляжным чехлом каски, русская винтовочная пуля навсегда избавила его от подобного мрачного и бесславного будущего. И последний в его жизни алый фонтанчик с частицами размозженной ударом пули мозговой ткани вспух как раз позади его собственного затылка…
…К исходу третьего часа поручик все же разрешил десятиминутный привал, предоставив ослабевшим раненым возможность хоть немного передохнуть и перевести дыхание. Яков держался молодцом, впрочем, даже не подозревая, что это не только и не столько его заслуга. Вот именно: с брошкой я таки придумал, причем так, что и объяснять ничего не пришлось. Все оказалось достаточно просто: поручик – с моей подачи, разумеется, – на правах командира отряда вежливо, но настойчиво предложил ему поменяться гимнастерками с одним из рядовых. Типа из соображений безопасности, ведь в первую очередь немцы будут охотиться именно за командирами.
Спорить все еще подавленный событиями последних дней старший лейтенант не стал. Как и проверять, что находится в нагрудном кармане помимо солдатской книжки и парочки затертых по углам писем. Одним словом, потопал Яков Иосифович наравне со всеми, даже не догадываясь, что при этом проходит курс лечения. Между прочим, довольно-таки интенсивный – гематома на лице побледнела уже через полчаса, а вскоре и вовсе исчезла. Хорошо хоть чесаться лицо не стало, как раненый бок у поручика. Первое время я старался держаться поближе, оценивая результат, и в итоге пришел к выводу, что зеркала ему лучше пока не давать, дабы избежать лишних вопросов. Через час старлей уже пер вперед в числе первой пятерки бойцов, даже помогал ослабевшим тащить оружие или боеприпасы.
Вот тебе и брошка – выходит, не только под одного Гурского она «заточена»… Гм, так это что же получается: если артефакт не только раны лечить способен, но и усиливать общую выносливость организма, значит… ха, так вот отчего Николай Павлович у нас такой бодрый да удачливый! Всего один раз мне брошку отдал – и сразу пулю в бок получил. А я ведь в прошлый наш разговор насчет удачливости поручика просто пошутил… Кстати, я еще тогда, помнится, подумал, не исполняет ли она некую заданную программу, исподволь подталкивая нас к тем или иным действиям. В тот раз мне это показалось научно-фантастическим бредом, а сейчас? Сейчас – нет. Уж больно нам везет, словно кто-то и взаправду делает все, чтобы мы оказались в нужном месте в нужное время.
Последняя мысль мне не особенно понравилась: неприятно ощущать себя марионеткой, управляемой неведомым кукловодом. С другой стороны, все, что мы делали, мы делали исключительно по собственной инициативе, а вовсе не по команде неких звучащих в голове голосов. Разве кто-то заставлял нас нападать на немецкую батарею и освобождать пленных? Разумеется, нет, мы вполне могли бы и мимо пройти. Но как бросить в беде своих? Или освобождение Якова, столь печально закончившееся для «быстроногого Хайнца», – нас опять же никто ни к чему не принуждал. Так что нам, скорее, радоваться нужно наличию столь могущественного покровителя.