Бросив быстрый взгляд в открытый проем комнаты, оказавшейся хозяйской спальней, Фейт увидела, что и там все завалено игрушками. Неудивительно, что родители маленьких детей всегда выглядят уставшими. В их домах просто не существует места, которое принадлежало бы только им.
— Я здесь, — окликнула ее Мэри.
Фейт последовала на голос по длинному коридору, который привел ее в заднюю часть дома. Мэри Кларк стояла у раковины, повернувшись спиной к окну. В руке она держала чашку кофе. Ее пшеничные волосы были распущены и падали на плечи. Она была одета в джинсы и слишком большую футболку, видимо принадлежавшую ее мужу. Ее лицо было покрыто пятнами, а глаза покраснели и распухли от слез.
— Вы хотите об этом поговорить?
— А у меня есть выбор?
Фейт села к металлическому столу с пластиковой крышкой, который вместе со стульями попал в эту кухню непосредственно из пятидесятых годов. Кухня была уютной и совершенно несовременной. Раковина была вмонтирована в выкрашенную в нежно-зеленый цвет мебель. Все шкафчики были металлическими. Посудомоечная машина отсутствовала, а плита была чуть перекошена набок. Карандашные отметки по обе стороны дверного проема отмечали скачки роста близнецов Мэри.
Мэри выплеснула кофе в раковину и поставила чашку на стол.
— Тим говорил, чтобы я в это не совалась.
Фейт ответила почти ее же фразой, произнесенной всего несколько секунд назад:
— А у вас есть выбор?
Они несколько секунд молча смотрели друг на друга. Фейт знала, как ведут себя люди, которым есть что скрывать. Точно так же она знала признаки, указывающие на то, что люди хотят говорить. Мэри Кларк не проявляла ни один из привычных ей знаков. Если бы Фейт попросили дать определение ее поведению, она рискнула бы предположить, что ее собеседнице стыдно.
Фейт положила руки на стол, сцепив пальцы. Она ожидала, пока Мэри заговорит.
— Полагаю, я уволена?
— Об этом вам придется поговорить с Мак-Фаден.
— Сейчас никто не увольняет учителей. Им просто дают самые дерьмовые классы и ждут, пока они сбегут или покончат с собой.
Фейт не ответила.
— Я видела, как они вывели Эвана из школы в наручниках.
— Он признался в том, что занимался сексом с Кайлой Александр.
— Это он похитил Эмму?
— Мы пытаемся выстроить против него обвинение, — пояснила Фейт. — Я не имею права вдаваться в подробности.
— Тринадцать лет назад он был моим учителем в Крим.
— Это довольно скверный район.
— Я была довольно скверной девочкой.
Ее сарказм был явным и неприкрытым, но под этим бахвальством скрывалась боль, и Фейт молча ожидала, решив, что самым лучшим способом узнать правду будет просто позволить Мэри привести ее к ней.
Женщина медленно подошла к столу и выдвинула стул. Потом с тяжелым вздохом села, и в ее дыхании Фейт уловила запах алкоголя.
— Эван был единственным светлым пятном в моей жизни, — сказала Мэри. — Именно благодаря ему я захотела стать учителем.
Это нисколько не удивило Фейт. Мэри Кларк с ее красивыми белокурыми волосами и пронзительными синими глазами была вполне во вкусе Бернарда.
— Он вас растлевал?
— Мне было шестнадцать лет. Я понимала, что делаю.
Фейт такого ответа не приняла.
— Вы в этом уверены?
На глаза Мэри навернулись слезы. Она начала озираться в поисках салфеток, и Фейт встала, чтобы подать ей бумажное полотенце с висящего у раковины рулона.
— Спасибо, — высморкавшись, пробормотала Мэри.
Фейт дала ей несколько секунд, чтобы успокоиться, и спросила:
— Что случилось?
— Он меня соблазнил, — последовал ответ. — Или, возможно, это я его соблазнила. Я не знаю, как это произошло.
— Вы в него влюбились?
— О да. — Она засмеялась. — Дом не был для меня особенно радостным местом. Отец оставил нас, когда я была маленькой. Мама работала на двух работах. — Она попыталась улыбнуться. — Я просто одна из этих тупых женщин с отцовской фиксацией, верно?
— Вам было шестнадцать, — напомнила Фейт. — Вы не были женщиной.
Мэри вытерла нос.
— Я была сущим наказанием. Я курила и пила. Я прогуливала уроки.
«Совсем как Кайла», — подумала Фейт.
— Где он вами овладел?
— У себя дома. Мы там все время зависали. Он был очень крутой. Крутой учитель, который позволял нам пить у себя дома. — Она покачала головой. — Все, что нам необходимо было делать, — это боготворить его.
— И вы его боготворили?
— Я делала все, что он мне говорил делать. — Мэри метнула в нее уничтожающий взгляд. — Все.
Фейт начинала понимать, почему Мэри лила воду на мельницу Бернарда. Он предоставил ей тихую и безопасную гавань, но он же мог все прекратить одним телефонным звонком родителям.
— Как долго это все продолжалось?
— Слишком долго. Недостаточно долго, — вздохнула Мэри. — У него была особенная комната. Дверь туда все время заперта. Он никому не позволял в нее входить.
— Никому? — уточнила Фейт, потому что было ясно, что Мэри Кларк эту комнату видела.
— Она была оборудована, как комната маленькой девочки. Мне она казалась такой хорошенькой. Белая мебель, розовые стены. Я была уверена, что у всех богатых девочек есть такие комнаты.
Этот человек явно был порождением собственных привычек.
— Поначалу он был очень милым. Мы говорили о том, что мой папа меня оставил, что я чувствую себя брошенной. Он просто слушал, но он меня понимал. А потом он захотел заниматься и другим.
Фейт подумала о вибраторе и наручниках, которые они нашли в особенной комнате Бернарда.
— Он вас принуждал?
— Я не знаю, — призналась Мэри. — Он очень хорошо умеет убеждать человека в том, что тот сам хочет что-то сделать.
— Что он с вами делал?
— Он делал мне больно. Он…
Мэри замолчала. Фейт не давила, понимая, что она на грани нервного срыва. Мэри медленно оттянула вниз горловину мешковатой футболки, и над ее левой грудью Фейт увидела повернутый вверх полумесяц шрама. След от укуса. Эту отметину оставил Эван Бернард.
Фейт медленно выдохнула. Как близко подошла она, будучи еще ребенком, к тому, чтобы стать такой, как Мэри Кларк? Ей просто повезло, что мужчина в ее жизни оказался мальчиком-подростком, а не педерастом с садистскими наклонностями.
— Он надевал на вас наручники?
Мэри зажала рот рукой и смогла только кивнуть.
— Вы когда-нибудь опасались за свою жизнь?