– Что ж, пойдемте к вашему Старику, – проговорил я.
– А где вы сталкивались с егерями? – спросил Заброцкий, выводя меня из кабинета. Кажется, он отходил так же быстро, как вставал на дыбы.
– В Дальнем, – машинально брякнул я и тут же попытался исправить ошибку: – По делам службы.
Слава богу, мой спутник понял намек и больше вопросов не задавал.
Красные флажки полицейского кордона окаймляли улицу, точно по ней вот-вот пронесется охота в погоне за волком. Но минуты шли, а охоты все не было.
– Скоро еще? – спросил я не оборачиваясь.
– Сказали, едут, ваше 'сок'бла'ародие, – ответил Чжоу. По-русски он говорил бегло, но чуть шепелявил.
Едут. А пока они едут, волки готовятся. Вон они, затаились за ставнями, ждут.
Дом стоял одиноко – сзади и слева к нему примыкал огороженный колючей проволокой пустырь, сдававшийся под застройку, но пока не нашедший подходящего хозяина, от ближайшего дома справа его отделял проезд. Даже не дом, а так, фанза китайская. Ризалисты засели там, когда стало ясно, что уйти из города им не удастся. Было их там не меньше дюжины, включая человека, за которым Третье управление охотилось давно и безуспешно, – Бениньо Аквина, известного под кличкой Каброн, бывшего соратника Магсайсая, разошедшегося со стариком на религиозной почве. Не самый опасный из руководителей подпольщиков, но один из самых горластых. А вместе с ним в доме находились заложники, взятые Каброном от безнадежности. Двадцать восемь гимназистов, классная дама и шофер автобуса.
Зазвонил телефон. Чжоу поднял трубку, спросил что-то по-китайски, потом осторожно подал телефон мне.
– Алло? – Я вцепился в трубку, как держат ядовитую змею, двумя пальцами, с такой силой, что пластик начал прогибаться.
– Мы хотим говорить с губернатором Порт-Артура, – донесся хрипловатый голос. Это был не Каброн – тот хвастался, что не знает ни слова ни по-русски, ни по-английски, дескать, языки угнетателей учить не стоит. Поэтому все переговоры велись через рядовых членов банды.
– Губернатор не будет с вами говорить, – повторил я уже в третий раз, – пока вы не отпустите детей.
– Если вы не выполните то, что мы говорим, мы будем убивать детей. По одному. Пока не начнете исполнять наши приказы. – Это я уже знал. Пока что Каброн не привел в действие ни одной из своих угроз, но время шло. Отчасти поэтому я и не пытался связаться с губернатором, хотя мог бы. Я предпочел позвонить коменданту базы, как только жандармы окружили здание.
– Подождите, – выговорил я неохотно. – Ваших товарищей сейчас привезут.
– Нам не нужно, чтобы наших собратьев везли сюда, – раздраженно ответил голос. В трубке затрещало. – Их должны освободить. Немедленно.
Ризалисты передали нам список вожаков движения, находящихся в российских тюрьмах, – полтора десятка человек. Трое из них содержались в Далянском централе, остальные – кто по урановым рудникам, кто на Чертовом острове. То, что вытащить человека с рудничной каторги не может даже квантунский губернатор, бомбистам явно не приходило в голову. Я не разубеждал их. Все равно освобождение их товарищей не входило в мои планы.
– Мы будем вести обмен, – возразил я. – Ваши люди на наших детей.
Наступила пауза.
– Я не могу сам разрешить такое, – произнес наконец мой собеседник. – Я должен посоветоваться с Каброном.
– Буду ждать. – В трубке раздались гудки.
Ты еще не знаешь, как и чего я буду ждать.
Грузовики вывернули из-за угла неожиданно и тихо. Только что не было их, а через секунду на мостовую уже выпрыгивали поджарые фигуры с винтовками в руках. Два взвода Третьего резервного Уссурийского егерского полка выделил мне комендант. Егеря рассыпались цепочкой, быстро и спокойно, как на учениях, окружая дом.
Телефон зазвонил снова.
– Что это значит? – осведомился все тот же голос в трубке. – Кто эти люди?
– Они обеспечивают безопасность мирных обывателей, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно жалко. – Они не станут приближаться к дому, если вы нас не вынудите. Одну секунду... – Ко мне подбежал молодой егерский штабс-капитан, молодцевато отдал честь, потом сообразил, что я, в сущности, лицо гражданское, и смешался.
– Начинаем, – шепнул я, прикрыв трубку рукой.
– С кого?
– Неважно. – Я снова поднес микрофон ко рту. – Выгляните в окно.
Егеря уже рассеялись и заняли укрытия, сменив жандармов. Я мысленно вздохнул с облегчением. Армии я по старой привычке доверял больше.
Двое егерей вывели на середину пустой улицы филиппинца в арестантской робе. Кандалы с него сняли, оставив только наручники.
– Видите? – спросил я.
– Да.
Я махнул рукой.
Три пули пробили грудь ризалиста в ту же секунду, как голова его раскололась в кровавом всплеске. Тело мягко рухнуло на мостовую. Егеря кинулись в стороны и залегли.
– А теперь слушай меня, – произнес я, и мне уже не было нужды скрывать свои чувства. – Если вы немедленно не выпустите детей, мы будем расстреливать ваших командиров каждые две минуты. Сначала здесь. Потом в тюрьмах. А когда они кончатся, мы войдем внутрь, и вы позавидуете убитым.
В трубке слышалось напряженное дыхание. Потом на другом конце провода бурно заспорили на тагалогском.
– Мы будем убивать заложников, – без особого убеждения проговорил мой собеседник.
– Стоит хотя бы одному волосу упасть с их головы, – прошептал я, – и ваши товарищи будут расстреляны немедленно и все. Ты меня слышишь?
– Что будет с нами? – спросил голос.
– Ты еще осмеливаешься спрашивать, что будет с вами? – прошептал я так, что, наверное, вся улица услышала. – Вы сдадитесь на милость закона. И молитесь господу богу, чтобы закон проявил к вам милость. У вас осталось тридцать секунд.
– Подождите, мы...
– Двадцать.
– Не надо!..
– Выводите детей.
В трубке опять заспорили разом несколько голосов.
– Десять, – проговорил я сдавленным голосом и поднял руку. Штабс-капитан напрягся. – Девять... восемь... семь...
По счету «ноль» я махнул рукой. На мостовую вытолкнули второго филиппинца. Он уже понял, что его ждет. Вскрикнув по-заячьи, он зигзагами помчался к дому. Первая пуля попала ему в ногу, и ризалист с разбегу упал на одно колено. Из окон началась беспорядочная пальба – видно, бомбисты надеялись таким образом остановить снайперов. Но следующие три пули нашли цель с пугающей точностью.
– Выводите детей, – приказал я, когда тело в полосатой робе перестало дергаться.