– Вот «Дженерал моторс», например, регулярно жертвует крупные суммы Союзу славянофилов. Это всеамериканское объединение клубов. Да и многие другие в этом замечены.
– Случайно, «Стадлер кемиклз» в этом списке нет? – полушутливо поинтересовался я.
– Эти? – мой собеседник скривился, будто в рот ему брызнули желчью. – Ни доллара не дали, ни цента! Наймиты проклятые.
Я было решил, что мистер Прайс лично ездил клянчить деньги в «Стадлер». Но оказалось, что для неприязни у него была совершенно иная причина.
– Кстати, месье Щербаков, – проговорил он, воровато озираясь, – вы не ответите на один... опасный вопрос?
– Отвечу, если только это не личный вопрос, – необдуманно бросил я.
Захар Прайс еще глубже вжался в кресло и прошептал:
– Как у вас в России решается еврейская проблема?
Сказать, что я опешил, – мало. Я чуть с кресла не скатился. Давно мне не задавали подобных вопросов, с тех пор, как я внедрялся в национал-социалистическое подполье.
– У нас с евреями проблем нет, – ответил я.
– Ну как же! – возмутился Прайс. – А засилье иудейского капитала?! А гнусные инсинуации объевреенных британских политиканов? А происки международного социализма, империализма и сионизма?! Проклятые kikes сосут кровь Америки, мы задыхаемся под ярмом...
Он еще минуты две распространялся на ту же заезженную тему, пока я не перебил его:
– Мистер Прайс, вы уж извините, но как, по-вашему, России удалось избежать этого разорения?
– Кардинальными мерами! – воскликнул Прайс так громко, что на него начали оглядываться. – Самыми жесткими мерами! Конечно, и ваша империя не свободна от иудейского влияния, но, ведомая ортодоксальным христианским государем...
Никак не могу понять, почему православная церковь называется по-английски «ортодоксальной». Если мы – ортодоксы, то все остальные, очевидно, еретики. Так что же они в этом признаются?
– Мне очень жаль вас разочаровывать, мистер Прайс, – сказал я, как мог, ласково. – Но у нас в свое время пытались решать еврейскую проблему. Это происходило, когда мы были страной бедной и малозначимой. А когда стали великой державой не на словах, а на деле, проблема отпала.
– Так это потому, что вы ее решили! – уверенно возразил Захар Прайс.
– Нет, – покачал я головой. – Потому что ни один народ не признается, что сам виноват в своих бедах. И всегда срывает зло на соседях, тех, кто живет рядом, но не такой, как они. Когда беда проходит, зло срывать уже незачем. Вы не волнуйтесь так. И ваша страна выйдет из тупика, и тогда вам не придется забивать себе голову идейками, за которые в моей стране, – я все же не удержался, чтобы не поддеть этого славянофила, – уж простите великодушно, могут и по лицу ударить.
Несколько секунд Прайс переваривал услышанное.
– А вы сами случайно не еврей? – поинтересовался он подозрительно.
– Нет. – Я покачал головой. – У меня если кто и есть в роду, так калмыки и татары. А вы? Знаете, с таким именем... Наступила еще одна пауза, после чего мой сосед просветлел лицом и, торопливо пробормотав: «А вот и Уилмингтон, извините, мне сходить, если будете – заходите...», сорвался с кресла и побежал к лесенке на первый этаж автобуса. Я бросил ему вслед прощальный взгляд и хихикнул. Странные все же типы попадаются в дороге путешественникам.
Уилмингтон незаметно перетек в Филадельфию – во всяком случае, городской черты я так и не увидел. Кейт говорила, что в этом городе есть на что посмотреть – какие-то исторические места. Но то ли американка прихвастнула, то ли все эти места мы объехали на кривой козе, смотреть за окнами было совершенно не на что, кроме однообразных беленьких домиков, перемежающихся однообразными заводскими территориями.
– Нам пора выходить, – перегнувшись через спинку сиденья, сообщила Кейт, когда наш автобус с тяжеловесной грацией завернул за угол, пристраиваясь в хвост своему собрату. – Автотерминал Филадельфия-Сентрал.
– А дальше? – спросил я вяло.
– Дальше, – с неуместным энтузиазмом откликнулся Андрей, – еще полтора часа до Принстона на автобусе Филадельфия—Ньюарк. Я узнавал.
«Продолжают поступать сообщения с места самой крупной за последние годы автокатастрофы в штате Калифорния. По последним данным, пострадало более шестидесяти человек, из которых большинство – пассажиры автобуса Голливуд—Санта-Моника, пробившего ограждение и рухнувшего с эстакады на оживленную магистраль.
О причинах аварии пока не сообщается. Муниципалитет Санта-Моники категорически отвергает версию неполадок в тормозной системе автобуса и возводит вину на водителя, якобы находившегося в сильном опьянении. Сам водитель, к сожалению, погиб на месте катастрофы и не может дать объяснений по этому поводу. Выжившие пассажиры злосчастного автобуса находятся в больнице «Кедры Синая»...
Когда мы забились в автобус, Сергей издал какой-то неопределенный возглас – нечто среднее между мычанием и вздохом – и облегченно откинулся на сиденье, чтобы тут же задремать.
– Ну-с, – осведомился я, разворачиваясь обратно к Кейт, – о чем мы там спорили?
– По-моему, проще перечислить, о чем мы не спорили, – фыркнула американка. – О погоде.
– Ага! – ухмыльнулся я. – Низко пошла.
– Не поняла?
– Старый-престарый гарнизонный анекдот. Не в меру, – я замялся, – как бы это сказать, ретивому поручику более опытные коллеги объясняют, что при знакомстве с барышней лучше всего говорить о чем-нибудь нейтральном, например, о погоде, о птичках... Итак, картина маслом: вдоль реки неспешно прогуливается симпатичная барышня с крохотной собачонкой на поводке. Подходит поручик, мощным пинком отправляет собачонку на противоположный берег, провожает ее взглядом, после чего, повернувшись к барышне, заявляет: «Низко пошла. К дождю, наверное!»
Кейт прыснула. Я изобразил шутовской поклон.
– Позвольте представиться – поручик Ржевский.
– Очаровательная, э-э, шутка, – заявила Кейт и, не удержавшись, подпустила шпильку: – Отлично характеризует ваших военных.
– Ну да, конечно, – обиделся я. – Американские военные так не поступают.
– Любой американский военный, – мстительно сообщила Кейт, – посмевший поступить подобным образом, был бы немедленно линчеван членами общества защиты животных.
А что ж это ваши любители животных за козлов не вступились?
– Слава богу, нам это пока не грозит, – улыбнулся я. – У нас в Сибири действует только общество защиты человека от животных.