Как волка гонят, идут сзади, свистят, громыхают. И зверь в Кейрене боится звуков. Он готов лететь, не думая о том, куда, лишь бы подальше…
– Ничего, начальничек. – Три Щербины скалился из темноты, потирая руки… не одну шею они свернули, а этот удивлялся, что народец слабый пошел, чутка пережмешь, а у него уже шея хрустнула. – На том свете сочтемся…
Поворот.
И человек в переулке. Стрела обжигает и без того разодранный бок, а человек, отбросив бесполезный арбалет, достает нож.
…нож-рыбка мелькает меж пальцев.
– А так могешь, начальничек? – Крысеныш не умеет улыбаться. Он некрасив. Белесый, длинноносый с вытянутым подбородком и маленьким сжатым ртом.
Он и вправду крыса, но из полезных, прикормленных.
Злится.
Ему кажется, что Кейрен виноват в его несчастьях, а Крысеныша жизнь не баловала.
– Гляди, начальничек… ты так не могешь небось?
Рыбка-клинок исчезает, чтобы появиться перед глазами Кейрена, лезвие почти касается кожи, и Крысеныш кашляет.
Или смеется?
Улыбаться он не умеет, а смеется вот так, будто в припадке заходится.
…Кейрен злил его. И не только его, если подумать… чужак, который так и остался чужаком… а все-таки странные сейчас мысли… и человек, заперший проход, играет с ножом.
Он уверен в себе.
А Кейрен не хочет убивать… он подходит медленно и рычит, поднимая спинной гребень, пусть и не столь внушительный, как у братьев. Нож замирает.
…не пропустит.
Подпустит ближе и ударит, на сей раз – не игра… и клинок вспарывает кожу над бровью. Новая боль оглушает. И Кейрен, почти теряя разум, смыкает клыки.
Кость хрустит.
И человек воет… он так громко воет, а рот наполняется горячей кровью…
Выплюнуть.
Бежать.
Пока есть силы и шанс. Он не услышал, как щелкнул арбалет. А ветер спрятал стрелу, которая пробила чешую, увязнув в легком… кажется, в легком, поскольку дышать сделалось невозможно. И земля, устав держать Кейрена, швырнула его в сугроб.
Он поднялся, сдерживая кашель и рвущуюся силу.
…темно.
…и дома слепы… обидно умирать вот так, но помощь не придет…
Глухие ставни.
Чужие люди, которые собираются молчаливой стаей. Собаки честнее… и этот, в тулупе, с арбалетом в руках, медленно проворачивает ворот, натягивая тетиву.
Кейрен встал, пытаясь унять непривычную слабость.
Земля качается… и луна некруглая… могла бы и расстараться для подобного случая… а в горле кровь клокочет. И голос рвется, дрожит. Кейрен не зовет – прощается.
Ему хочется, чтобы его услышали, и, наверное, слабая надежда… все собаки воют на луну… кажется, Таннис говорила… она будет ждать… Марта передаст слова, и она будет ждать… и наверное, надо выжить, но Кейрен не знает как.
Струна голоса дрожит. А человек с арбалетом подходит ближе.
Целится.
И Кейрен не видит его лица, пятно только… белое-белое пятно, на котором ветер выписывает знакомые портреты…
…мама расстроится.
…а Таннис будет ждать… и если оттуда, куда Кейрен уйдет, возвращаются, он вернется. Хотя бы затем, чтобы сказать ей «до свидания»…
…бестолковый щенок…
…и стрела срывается беззвучно. А боли нет, есть удивление измученного тела, которое слишком многое приняло на себя… жила уходит.
И кровь.
На снегу кровь, красная, яркая. И под руками камень. У Кейрена получается перевернуться набок, подтянуть ноги к груди. Он закрывает глаза, сдерживает дыхание.
Жить хочется.
Еще минуту.
Или две… сквозь заледеневшие ресницы виден переулок. И чьи-то сапоги, хорошие, из воловьей кожи и на подошве высокой. Такая не промерзает…
– Оставь его, – повелительный голос. – Утром найдут.
– Грент, а ну как…
– Оставь. – Остроносый ботинок впивается в живот. – Он все равно не жилец…
Уходят.
Снег скрипит под сапогами и под ботинками тоже. Тихо становится. Настолько тихо, что Кейрен пугается. Вдруг он уже умер? Он снова сворачивается клубком, прижимая руки к ноющему животу.
Он не хочет умирать.
Вот только выжить сил не хватит. Холодно. И как же он ненавидит холод… снег падает, заносит следы… матушке траур не идет… а Таннис…
…она сказала, что будет ребенок.
Кейрен не думал о детях, он знал, что дети случаются, но собственные…
…и кто о них позаботится?
Райдо… он за Перевалом, обещал вернуться, но…
…Шеффолк…
…Риг…
…острие клинка… горло Ригера, вспоротое от уха до уха… кровь на полу…
…Три Щербины корчит рожу, он на виселицу шел как на праздник, попросил принести одеколону… в жизни-то никогда, а тут…
Крысеныша на нож подняли…
…а дядя прав был, совсем у Кейрена мозгов нет, если так вляпался…
И нельзя засыпать. Спать на снегу – к скорой смерти. А Кейрен должен выжить. Не ради себя. Он обещал Таннис вернуться, и еще ребенок…
Не закрывать глаза…
…луна низко.
Тени по земле, ползут, приближаются. Кейрен пытается зарычать, но захлебывается кровью, а тени его обступают.
– Живой!
Наверное. Пока еще… и больно. Не надо его трогать, он сам издохнет, наверное, к утру… уже утро? Светло ведь. И луна спряталась. На некруглую луну выть…
…а если утро и он жив, то…
Порталы Кейрен ненавидел, но нынешний, вывернувший его наизнанку, милосердно погасил сознание. Там, в беспамятстве, Кейрен бежал по переулку, спасаясь от стаи волкодавов и твердо зная, что спасется. Добежит.
И вернется.
За Таннис.
…холод.
…кости изо льда. Хрупкие. Трогать нельзя: расползутся на осколки. Но трогают. И по костям разбегаются трещины.
– Дыши.
Давят на грудь, не слыша, как хрустят ребра. И Кейрен поддается. Выдыхает.
Теплее не становится.
Руки уходят, и ребра доламываются сами. Осколки льда пропарывают мышцы, рвут. Кейрен видит их веревками, старыми, разношенными.
– Дыши…
Дышит. Воздух горячий, и кашель в горле, но стоит дернуться, как кашель льется. Или это кровь? Захлебнуться не позволяют, выворачивают голову, прижимают к чему-то.
Ковыряются во внутренностях.