– Отправимся мы с тобой…
…домой? К камину, горячей ванне и пирогу с пьяными вишнями?
Не то.
Куда отправится человек, которого только что бросила любовница?
– …в гости. – Кейрен развернулся. Он надеялся, что Амели не сменила место жительства и что нынешним вечером она свободна. – К одной очень милой даме…
…которой он заплатил достаточно, чтобы рассчитывать на теплый прием.
– Вернее, пойду я, а ты, как и положено, будешь меня сопровождать…
Ося кивал. Он отходил от страха, хотя все еще трясся. Он шел, мелко перебирая ногами, поднеся ко рту скукоженные пальцы в слабой попытке согреть их дыханием.
– Расскажешь, что пребывал я в очень расстроенных чувствах…
Слушает. И доложит. Поверят ли?
Отстанут?
…Таннис он объяснит. Вытащит из Шеффолк-холла и объяснит.
К счастью, Амели была свободна и, кажется, обрадовалась, бросилась на шею, обняла, прильнув. Скользнула пальчиками по щеке, мурлыкнув:
– Ты себе представить не можешь, как я по тебе соскучилась!
– Деньги нужны?
Обиженный взгляд и деловито протянутая рука.
– Двести.
Дороговатым постой выходит, но… Кейрен оглянулся. Как знать, только ли Оська шел следом?
– Хорошо, милая. – Он поцеловал Амели в розовую щеку. – Но с тебя ванна и кровать с чистым бельем.
Приобняв, сказал на ухо:
– Спать я буду один.
Возражать она не стала, когда дело касалось денег, Амели забывала о капризах. Ванну она приготовила, и ужин накрыла, и, не дожидаясь напоминания, удалилась, правда, сказала:
– Если вдруг бессонница случится, то я наверху.
Случилась.
Бессонница над желтою свечой, над шарфом, в котором проблескивали металлические нити. Кейрен держал его в руках, сам не понимая, почему не способен расстаться с нелепой этой вещицей.
И тер глаза.
Маялся головной болью.
Вставал. Садился. Мерил комнату шагами, порой касаясь плотно сомкнутых штор. Возвращался к креслу, свече и шарфу… и в полудреме уже, в полубреду, при гаснущей свече, когда пламя вдруг раскрылось последним усилием, он увидел.
Желтое на синем.
Нить узора… странного узора…
Кейрен поднял шарф, поднес к глазам, пытаясь убедить себя, что не показалось. И, убедившись, рассмеялся.
– Спасибо, тетушка Марта. – Он гладил шарф, пальцами изучая жесткую нить. – Это и вправду хороший подарок…
И Кейрен найдет способ им воспользоваться.
Паркетный глянец бального зала.
Пустота.
Три дюжины окон в стальных переплетах, узорчатые рамы мороза и льда. И газовые рожки, ныне ненужные. Высокий потолок, лепнина.
Зеркала.
В зеркалах отражается она, Кэри, в простом домашнем платье.
– Прошу вас, леди, – протянутая рука, раскрытая ладонь.
Перчатка.
И живое железо, которое прячется под кожей ее.
– Не снимешь? – Ладонь в ладонь. И пальцы поглаживают трещины на коже, которая мягка, но все же чересчур груба для этого прикосновения.
– Не сниму. – Брокк правую руку прячет за спину и кланяется. – Ты же знаешь…
– Не знаю.
Ей позволено быть упрямой.
И капризной.
– Сними…
…музыки нет. Брокк говорит, что она не нужна, но Кэри ужасно обидно, что в доме ее нет музыки.
Брокк – ведет.
Хайрах – древний танец, выверенный в каждом движении. Рисунок из живых фигур. Три шага… Юбки бьют по ногам, вытянутая рука дрожит от усилия. Спину прямо держать и шею вытянуть. Коса по спине вьется полозом, и в зеркалах снова отражается она, Кэри…
…выглядит глупо.
Нелепо.
Сбивается, спотыкается, но Брокк не позволяет упасть.
– Не думай о них. – Брокк останавливается и, наклонившись, берет ее лицо в ладони. – Ты постоянно пытаешься посмотреть на себя, поэтому и отвлекаешься.
– Там будут…
– Смотреть. Я знаю.
…две недели прошло. А ей еще снится полет. И море под крыльями дракона. Рисованные скалы, ненастоящие издали и все же величественные. Каменные стены и кипящие волны. Корабль.
Пропасть.
И Брокк на краю ее. Во снах Кэри он стоит, раскинув руки, покачиваясь, готовый нырнуть в провал. Кэри зовет его по имени, в тщетной попытке остановить.
Сны всегда обрываются до того, как он прыгает. Они не кошмары, они… предупреждение?
И сейчас, вцепившись в его руки – близко, как же близко он, – Кэри запрокидывает голову, смотрит. Устал. Наверняка работает по ночам, а спит в мастерской, выбирается лишь затем, чтобы появиться в ее, Кэри, доме.
Он ведь обещал научить ее танцевать.
– Девочка моя, – нос к носу, глаза в глаза, и странно, и жутко, и хочется отступить, возвращаясь за разрушенную границу, но Кэри не позволят, – да, на тебя будут смотреть все, и… это очень неприятно.
Левая рука в перчатке, а правая – голая.
Горячая.
И пальцы ее ловят пульс Кэри.
– Но увидят они…
…белую цаплю. Платье из альвийского шелка уже почти готово.
И на альвийский же манер.
– …увидят, – шепчет Брокк, – очень красивую женщину… тебе не нужно оглядываться в зеркала. Закрой глаза.
– Зачем?
– Поверь. И закрой.
Он отпускает Кэри, но уходит недалеко. Держится рядом, держит за руки, бережно, нежно почти.
…две недели прошло. Но памятью о том полете есть маска в шкатулке и сама шкатулка из темно-красного живого бука. Посеребренные птичьи перья ожерельем.
Вкус ветра.
И куст льдистых роз, которые доставили на следующий день.
Закрыть глаза…
– Не подсматривай. – Она ощущает мягкое прикосновение шейного платка, который пахнет Брокком. – Просто слушай себя… позволите, леди?
Он снова задает этот вопрос, зная ответ наперед… и позволит.
Рука в руке.
– Слушай музыку…
…рука в руке.
Надежная опора. Путь для двоих и остановка. Шаг назад, почти разрывая сцепленные пальцы. И шаг вперед, сплетая вновь. Полупоклон.
И разворот.
Остановка, которую играют скрипки. Странная тревога… уходит. Брокк рядом. А музыка смолкает. И в наступившей тишине она слышит громкий стук его сердца. Кажется, Брокк сам нарушил правила танца. Стоит слишком близко.