Но Киппс уже мчался в атаку. Он толкнул Локвуда в бок. С такого угла тот не мог его видеть. Подло…и типично для "Фиттес". Мой собственный гнев, который я усмиряла с ночи в Уимблдоне, вырвался, как раскаленная лава из вулкана. Я бросилась вперед с поднятой рапирой.
Однако прежде, чем мне удалось добраться до дерущихся, Кейт Гудвин прыгнула на меня. Наши клинки встретились с долгим, противным звуком. Ее удар был настолько сильным, что чуть не выбил мою рапиру. Мгновение наше оружие слилось воедино. Мы были настолько близко, что я чувствовала запах ее духов, видела узор на ткани ее чистейшего пиджака. Рапиры разошлись и сталкивались под разными углами в серии свирепых ударов. Пыль столбом поднялась в воздух и трепыхалась на серебристом свету.
Холодно. Звон в ушах заглушил все остальные звуки.
Джордж уже был у Локвуда, он блокировал Киппса и оборонялся от Вернона. Одежда Шоу превратилась в лохмотья, отдельные клочки валялись на полу. Гудвин откинула челку, ее лицо выражало эмоций меньше, чем каменная статуя. Часть моего разума вопила, чтобы мы остановились и успокоились. Но дома с привидениями — хитрая штука. Здесь даже самые незначительные эмоции перерастают в крайности: Джордж буквально задавил Вернона яростными ударами, не давая поблажек и Киппсу, Локвуд кромсал пиджак Шоу, я….
Гудвин нападала быстрее и ловчее. Кончик лезвия полоснул меня по запястью. Я вскрикнула. С руки немедленно закапала кровь. Я оторопело поглядела на нее и увидела то, что было позади. Мой рот открылся в немом предупреждении. Но Гудвин приняла этот страх, как свою заслугу.
— Сдаешься? — презрительно бросила она.
Я покачала головой, указывая на комнату за ее спиной.
В центре пола поднималась темная фигура. Лунный свет корчился и становился плотнее, призрачный туман густел. Морозный воздух вместе с приторным, сладким запахом разложения выкатился наружу, спустился по лестнице. Дышать было невыносимо.
Кейт Гудвин произнесла нечто членораздельное и попятилась, стоя теперь рядом со мной. Остальные опустили оружие и замерли.
— Байкерстафф, — воскликнул кто-то.
Не Байкерстафф, а Уилберфорс — человек, заглянувший в костяное стекло. Призрак его был ужасным и несколько неправильным.
Лишь смутные очертания выдавали в нем высокого мужчину в сюртуке. Его туловище перекосило и скрутило. Голову согнуло, точно на макушку положили валун. Руки распухли, грудь и живот шли волнами. Весь силуэт терялся во мраке. Я не могла различить деталей.
Фигура росла и покачивалась под какой-то внутренний ритм. Ужас расплылся по комнате, заполонив коридор. Призрачное оцепенение. Я ощущала, как одеревенели мышцы, как задрожала рапира.
Привидение корчилось и шаталось, как пьяное. Окно за ним покрылась коркой льда. Голова призрака содрогнулась, тело крючило, словно его раздирало на куски. Он обернулся к нам. Лицо заменяла черная дыра, всасывающая свет.
— Байкерстафф! Нет! Не показывайте мне стекло! — раздался отчаянный голос.
Кто-то, думаю, Кейт Гудвин, начал кричать. Не виню ее. Призрак рвал сам себя. Куски черной субстанции полетели в разные стороны. Каждый, дрожа, как холодец, извивался и удлинялся. Множество существ наполнили комнату и заспешили к дверям.
— Крысы! — заорал Локвуд. — Бежим!
Но призрачное оцепенение сделало свое дело — вовремя мы не среагировали. Первые твари были уже около нас. Черные, блестящие с желтыми, горящими глазами, они кинулись на нас. Джордж встретил напавшую крысу ударом клинка. Ярко-синяя эктоплазма брызнула фонтаном и попала на пиджак Бобби Вернона, отчего тот завизжал. Локвуд метнул соляную бомбу — другую крысу объяло бледное пламя. Следующие бросились вверх по стенам.
Привидение продолжало рвать на части. Проступили оголенные кости, распадалась плоть. Призрачные крысы отлетали к стенам, на потолок. Их пляшущие, словно от радости тела, окутывало голубое сияние.
— Назад! — кричал Локвуд.
Он отступал, методично отражая прыгающих на него существ. Мы с Джорджем помогали ему, как могли. Шоу и Гудвин разбросали железную стружку широким полукругом, швыряли соляные бомбы. Киппс? Я даже не уловила, когда он убежал. Только слышала его отдаляющийся топот на ступеньках. Бобби Вернон стоял, не шевелясь, опустив рапиру и безвольно глядел в никуда. Гости всегда чувствуют слабость.
Крысы наступали на него вдоль стен и потолка. Одна упала ему на голову. Локвуд стремглав подскочил и разрезал клинком черное туловище. Плазма рассыпалась голубыми искрами.
Вернон застонал. Локвуд схватил его за шиворот и потащил к лестнице. Отовсюду на нас бросались злобные твари. Соль и железо поджигали их, стирали в голубой порошок, но появлялись все новые и новые. Мы уже были около лестницы. Локвуд толкнул вниз Бобби Вернона, перепрыгнул через очередную крысу и скатился следом по ступенькам. Я отходила последней. В пустой комнате, от призрака мало что осталось, да и то рассыпалось на дюжину черных, суетливых тварей, бросившихся за нами вдогонку.
— Прошу вас, — ревел в отчаяние далекий голос. — Не показывайте мне стекло!
Я мчалась вниз к открытой двери в коридоре.
— Не стекло!..
Я выпала наружу прямо во влажную траву. Только сейчас дошло, как же холодно было в доме. Меня окутала теплая летняя ночь. Шоу и Гудвин лежали на земле. Вернон привалился к крыльцу. Джордж и Киппс, побросав рапиры, согнулись, уперев руки себе в колени и тяжело дышали.
Локвуд даже не запыхался. Я оглянулась на окно второго этажа. Там по-прежнему сновали, светящиеся голубым, крысы. Они снова собрались в раскачивающегося джентльмена во фраке, а затем вырывались из него, обнажая кости.
Свет погас. Окно погрузилось во мрак. Я отвернулась. Недоброжелательный, тихий смешок раздался у меня в голове. В рюкзаке Джорджа сверкнул и погас зеленый огонек.
Никакой призрачной активности. Теперь осталась лишь кучка агентов разбросанных на холме.
— Уничтожь его! — орала я. — Отнесем в печи, и его там сожгут!
— Ну…, - пробормотал Локвуд, — может, все же, это поспешное решение?
— Конечно, поспешное! — воскликнул Джордж. — Нельзя этого делать! Он слишком важен для нас и для науки. И, Люси, швырять мармелад мне в голову — не аргумент! Угомонись.
— Угомонюсь, когда этот проклятого черепа здесь не будет, — прорычала я, кидая ложку в банку мармелада, та ударилась от нее и отскочила в масло.
— О, дорогая, — насмешливо шептал голос, — какой характер! Потрясающе.
— Заткнись! И держи свое мнение при себе, — сказала я.
Настало утро. Это означало кристальное чистое небо, поздний завтрак и, в моем случае, освобождение от накопившегося гнева. Он и не думал проявляться в долгий, изнуряющий путь из Хемпстеда, не всколыхнул его мой прерывистый сон, бардак на кухне и проклятая банка на столе. Но когда мы обсуждали прошедшую ночь, я услышала хриплый смешок призрака и потеряла контроль. Локвуд чудом успел помешать мне разбить банку!