Выжившие бандиты организованно отступали следом за караванами, а карательный отряд даже не стремился их преследовать. Оставшиеся танки «Эскадрона смерти» так же спешно отступали, но в противоположном направлении, волоча за собой относительно целые машины, в которых, видимо, сидели ещё живые танкисты. А причина этой спешки уже накатывала на дальние границы поселения одной сплошной коричнево-жёлтой стеной атомного урагана. Эта адская буря ещё никогда не заходила так далеко в эти земли. И казалось, что сама безжалостная стихия диких земель сейчас была на стороне изгоев.
Преследовать отчаянных головорезов, которые годами оттачивали навыки боя в условиях пылевой бури и умели ориентироваться практически при нулевой видимости, было как минимум глупо. Все машины дикарей изначально приспособлены для перемещения внутри радиоактивного урагана, чего не скажешь о танках карательного корпуса СПС. И потому «Хорнеты» «Эскадрона» торопливо грузились в оставшиеся транспорты, а сами облачные корабли взлетали и уносились прочь от бушующей стихии.
И Лукас прекрасно запомнил последние слова офицера СПС, который на его радиозапрос об эвакуации обложил Дабла самыми последними словами за то, что он испортил им самую масштабную операцию. «Ты не достоин быстрой смерти. Подыхай медленно и мучительно, как старый больной пёс!» – так он тогда сказал. И Лукас подыхал… медленно и мучительно.
Конечно, ничто ему не мешало вколоть себе тройную дозу наркотика и тихо отойти в мир иной, но Дабл был из тех, кто не станет сдаваться до самого последнего удара сердца. Был бы он другим – не выжил бы в войне и давно бы уже гнил в многострадальной земле своей родины. А пока измученное тело дышало и хоть как-то гоняло кровь, Лукас и не думал выбрасывать белый флаг. Рано ему помирать, подонок Робин всё ещё ходит под этим серым небом. Тварь, которая убила её…
Лукас вдруг вспомнил единственное по-настоящему светлое, что было в его жизни. Он вспомнил Валерию и ужаснулся, насколько редко за последние полгода её образ всплывал в памяти. Проклятый отморозок Робин вытеснил практически все остальные его мысли. Дабл засыпал и просыпался с ненавистным именем на устах, он твердил его, нарезая чёрствый хлеб, повторял, метая свой десантный нож в жестяной одёжный шкафчик на воздушной барже. На секунду в голове Лукаса даже мелькнули паршивенькие мыслишки. А может быть, Феликс был прав? Может быть, зря всё это и надо было просто жить дальше?
Дабл рассмеялся громко и злобно. Шальные мысли затряслись от страха и попрятались по тёмным уголкам сознания. Нет! Не зря всё это! Будь у него возможность открутить жизнь назад и заново пережить все события последнего кошмарного года, когда он остался один, Лукас сделал бы всё точно так же. Он повторил бы всё в точности, с той лишь разницей, что на этот раз убил бы в два раза больше танкистов-изгоев, сжёг бы в три раза больше поселений анархистов, рейдеров, людей-мутантов и прочих обитателей пустошей. А возможно, в этот раз расплавил бы и раскатал гусеницами в блин гадский танк с мерзким позывным «Rin-din-din» на броне.
Лукас висел лицом вниз в перевёрнутом «Викинге», пристёгнутый ремнями к потрёпанному эргокреслу, и смеялся. Время шло. Жизнь утекала, но не мелкими горькими каплями, как у серого и безликого городского обывателя. Она струилась ручьями, просачивалась сквозь пальцы, словно липкие потоки багровой крови. А где-то совсем рядом с поверженным танком бродила и помахивала зазубренным лезвием косы сама старушка смерть.
Дабл много раз слышал от кого-то, что перед глазами умирающего человека за несколько мгновений проскакивает вся его бездарно прожитая жизнь. Вся жизнь! За какой-то короткий миг! Но, видимо, Лукаса кто-то решил наказать за все его прегрешения, и «кино жизни» перед глазами не проскакивало, а тянулось нудным противным сериалом. А в перерывах между сериями, словно какая-то мерзкая, выносящая мозг реклама, мелькали обожжённые, в запёкшейся крови лица танкистов.
Эти лица – он помнил их все. После особо кровавых танковых игрищ Дабл в первую очередь бежал не в бар, успокоить нервы, не к барыгам, обналичить начисленные энерго, а в госпиталь. Неизвестно почему, но он всё же переживал за здоровье поверженных врагов. И каждый раз в его груди неприятно холодело, когда он обнаруживал на носилках бездыханное обезображенное тело бывшего неприятеля. Эти ребята не были ему врагами, они были такими же, как и он, они были практически братьями.
Но только он подумал о том, что все танкисты самые настоящие братья, хоть и разведённые жизнью по разные стороны баррикад, как перед его глазами тут же возникло полчище вояк в обгоревших и взлохмаченных комби. Всех этих безымянных бойцов он отправил на тот свет очень давно, когда был командиром отдельной усиленной танковой роты Армии обороны Израиля. И сейчас эти безликие «зомби» стояли перед глазами плотными рядами, называли его братом и манили куда-то в чёрную дыру, в бездонную пустоту космоса.
Лукас нервно дёрнулся в кресле, его пересохшие губы зашевелились.
– Какой я вам на хрен брат?! – Волна бреда накрыла его с головой. – Я Родину защищал! От вас, гниды, защищал! А вы пришли убивать, насиловать и грабить мою страну! Сгиньте, твари! Не быть нам братьями!
Всё тело Дабла от боли изогнулось дугой, словно его спину перетянул тугой кожаный кнут. Зажужжала автоматическая аптечка и влила в кровь небольшую порцию наркотика. Серые безликие тени отступили и растворились в ярких лучах солнца. В лицо Лукаса неожиданно ударил свежий морской ветер. А этот запах соли и травы – он был родом из далёкого довоенного детства.
Память выбросила сознание мужчины в те далёкие времена, когда он ребёнком вырвался с дедом на берег океана. Тогда он натягивал на себя старые дедовы ласты, плоскую допотопную дайверскую маску и нырял в прохладную чистую воду за крабами. И хотя многие использовали для подобного лова особые приспособления или толстые перчатки, Дабл всегда ловил этих ракообразных голыми руками. Неинтересно ему было вот так запросто собирать их, как помидоры с грядки. Он с крабами сражался и всегда давал ползучим кусачкам шанс на победу. И тот, кто ни разу не получал от каменного краба большой клешнёй в ноготь, никогда не поймёт, насколько эти шансы были реальны. Но в большинстве случаев побеждал всё-таки маленький Лукас. Сколько раз он с обкусанными до крови руками, но довольный, возвращался на берег, волоча за собой полную торбу добычи!
Тогда дед трепал его кудрявую шевелюру и хвалил. А когда из котелка, прикрытого сверху стеблями сушёного укропа, высыпали в широкую миску гору красных крабов, дед откупоривал стеклянную бутылочку пива и запевал своим хриплым голосом какую-то очень старую и непонятную песню. Лукас смеялся от души, слушая её глупый бессмысленный текст. Он помнил эту песню до сих пор. Попав в волну тёплого детского воспоминания, Дабл запел. Но, исполнив первый куплет, он вдруг открыл глаза.
– А чего это я один?.. Споём все вместе! – Лукас зажал кнопку вызова и повесил перед лицом спикер-микрофон аварийной радиостанции; в эфир тут же полетел задорный припев дедовской песенки: – Я сажаю алюминиевые огурцы [25] , а-а на брезентовом поле!