– Господин Палфейн, я ведь не просто так гуляю, я знака жду. Тсс…
– Знака?
– Ну да. Есть одна прелестница, замужем за столетним старцем, и ваш покорный слуга помогает ей помечтать о нежности. Когда старец угомонится и уснет, она поставит свечку на окно, и я проскользну в дом. Но свечки еще не было – наверно, старца замучила подагра.
– Эх, и со мной такое случалось…
Аррибо не понял, что моряк имел в виду: прелестницу или подагру. Уточнять не стал.
Они расстались, и Аррибо пошел к недостроенному складу. У него были карманные часы, и он умел просыпаться в назначенное время. К тому же ему бы не дали проспать гольдингенские петухи.
Оказалось, Дюллегрит умнее, чем он считал. Не пришлось скрестись в окошко, вызывая ее из графской спальни, она сама вышла на крыльцо – растрепанная, немного одуревшая от недосыпа, но счастливая.
– Умница, детка, – похвалил Аррибо. – Я провожу тебя к бегинкам. Ну, удалось что-нибудь понять?
– Они при мне ничего никуда не прятали, а говорили главным образом по-французски. Я немного понимаю по-французски…
– И о чем они говорили?
– О кружевах. Они хотели сделать себе ночные сорочки с кружевами и чепчики.
– Хм…
Аррибо понимал, что агенты кардинала не обязаны говорить только о государственных тайнах, поминутно озираясь и чуть что – хватаясь за нож. Он понимал также, что дамы и должны иногда беседовать о ночных сорочках. Но как-то это все плохо гармонировало. А о гармонии у Аррибо было правильное понятие – все-таки он сочинял латинские вирши, читал и помнил наизусть Вергилия и Горация.
– Будь настороже, – велел он. – Где-то в доме есть тайник. Может быть, даже в том огромном сундуке, только я не смог его найти. Следи, что они берут с собой, выходя из дома. Следи также, не готовятся ли они вечером принимать гостей. Тебя ведь уложили в той дальней комнатке, а сами спят вместе?
– Да, господин Аррибо. Но они еще знаете о чем говорили? Что милосердие должно иметь пределы. И что они снимут для меня конурку в этом же доме. А дом такой, что в нем одни женщины живут. Хозяйка платит деньги одному старику, чтобы он делал мужскую работу.
– Значит, времени у тебя немного. Смотри внимательно! И слушай внимательно – особенно если заговорят о Франции. И следи за их глазами. Они могут указать друг дружке взглядом на то место, где у них тайник.
– Это я понимаю, господин Аррибо.
– Не бойся, детка. И вот что, – Аррибо достал кошелек, покопался там и вынул два больших серебряных полуталера с портретом польского короля Яна-Казимира. – Купи себе чего-нибудь, вроде той сорочки с кружевами, или просто купи сорочку, а кружева к ней пришьешь потом.
Дюллегрит улыбнулась.
Ее жизнь с каждым днем делалась все занятнее. Если бы еще только помириться с братом – так жизнь была бы совсем прекрасна.
Обыскивая жилище бегинок, Аррибо изучил оконные запоры и растолковал Дюллегрит, как ими пользоваться. Ловкая танцовщица легко забралась в окошко и легла в постель. А златокудрый повар решил прогуляться, прежде чем разыгрывать второй акт своей комедии – примирение девицы с сердитым братом. Тут он рассчитывал на помощь Йооса.
Для прогулки он выбрал Митавскую дорогу. Как оказалось, правильно сделал.
Гольдингенские жители вставали рано, а окрестные поселяне – и того раньше, чтобы принести в город свежее молоко, сметану, сливки и творог. Но тот, кто шел по скрунденской дороге, мало был похож на поселянку. А вот на старого моряка, которого можно узнать по особой походке вразвалку, очень был похож. Аррибо спрятался за деревом и наблюдал, как к городку приближается Петер Палфейн.
Очевидно, моряк не пошел ночевать в форбург, а куда-то отправился по скрунденской дороге. И вряд ли, что к прелестнице. Зато он мог навестить лагерь московитов…
О том, что Палфейн поладил с московитами, Аррибо знал – моряк сам рассказывал, как они помогли выловить в реке змею Изабеллу. Видимо, русский лагерь по ночам принимал гостей и угощал их какими-то своими загадочными хмельными напитками. Ничего удивительного в том, что Палфейн, перепробовавший все, что горит, приобщился и к русскому пьянству, Аррибо не увидел. Странно было только, что он собирался в форбург, а оказался на скрунденской дороге.
Полчаса спустя Аррибо уже был у калитки бегинок. Прислушавшись, он понял, что Дюллегрит разыграла пробуждение и подняла Денизу с Анриэттой. Сколько времени нужно женщине, чтобы умыться, надеть черное одеяние и накинуть белое покрывало, Аррибо знал – примерно три четверти часа. Ему страшно хотелось спать, прогулка по утренней прохладе взбодрила, но ненадолго. И он мечтал, как, доставив бегинок с Дюллегрит в замок и восстановив мир в балетной труппе, пойдет в отведенную ему комнату и завалится в постель.
Но разговор с Никлассом Пермеке вышел такой, что служанки, подслушавшие у дверей, побежали жаловаться самой госпоже герцогине.
Длинный Ваппер орал, что надоело ему слушать вранье, что Аррибо потворствует его сестре в ее шашнях, что бегинки – не бегинки, а женщины дурного поведения и доверять им сестру он не может. Все это было в Корабельном зале, где танцовщикам разрешили репетировать по утрам.
Ее высочество прислала пожилую гофмейстерину – разобраться, в чем причина склоки, и рассудить склочников в соответствии с правилами христианской морали.
Это была дама, которая управилась бы и с полком пьяных рейтар – ибо убежденность в своей несокрушимой правоте даже на них действует вразумляюще.
Она первым делом отыскала возмущенных бегинок, которые при самом начале скандала просто ушли из Корабельного зала, показав всему замку кроткое нежелание слушать оскорбления. Анриэтта не желала ничего объяснять, а благоразумная Дениза растолковала: девушке негоже ночевать в одном помещении с мужчинами, даже если эти мужчины – друзья ее брата, что же касается плясуна Пермеке – еще неизвестно, какие у него планы насчет сестры, ведь бедная Маргарита – юное нетронутое дитя, а при герцогском дворе могут найтись любители такого товара, так что способ позаботиться о своей карьере у плясуна, можно сказать, всегда под рукой.
Гофмейстерина пошла в зал, призвала к порядку Длинного Ваппера, прикрикнула на прочих членов труппы, досталось и Дюллегрит, ибо не бывает дыма без огня. Аррибо, видя такую картину, отступил к дверям, чтобы не попасть под горячую руку. А потом кинулся к гофмейстерине с такими изъявлениями благодарности, в том числе и на латыни, что пожилая дама даже похвалила его за отеческую заботу о девице.
Приказ от имени герцогини прозвучал так: девицу Маргариту Пермеке передать на попечение бегинок; Никлассу Пермеке запомнить, а если память слаба, то записать на бумажке: их высочества склочников не любят, и если танцовщик хочет возглавлять придворную балетную труппу, он обязан соблюдать правила приличия; если же господин Пермеке вздумает обижать сестру, управа на него найдется.