— Что?
— А во что веришь ты?
— Ад Гурэй Намэ Джугат Гурэй Намэ Сат Гурэй Намэ Сирии Гуру Дэвэй Намэ Сат Нам [36] . Никогда не слышал?
— Нет. А что это?
— Это мантры. Онг Намо Гуру Дэв Намо [37] . Моя родина далеко отсюда. Индия. Когда-то я был купцом и, в общем, неплохо жил, а по теперешним меркам так просто богато. Очень богато. Пираты изменили и спутали все карты. Долгие годы рабства. Затем жизнь вольноотпущенника в разных римских провинциях. Пытался скопить деньги и вернуться на родину. Все неудачно. Наконец я понял, что Высший Разум хочет, чтобы я остался и совершенствовался здесь. Мне почти семьдесят. Так долго, скажешь, не живут, да еще с учетом рабства. Живут. Иногда много, много больше. Есть такая практика, под названием йога. Если хочешь, могу научить?
— Спасибо. Наверное, я обращусь к тебе после того, как стану свободным. Если это когда-нибудь случится.
— Случится.
— Ты второй раз говоришь мне об этом. Спасибо, старик, за надежду.
— Я второй раз говорю, что ты не обязан доверять первому встречному. Не гляди так пристально.
— У меня ощущение, что ты следил за мной.
— Может, и так. Мы являемся частью мира, мир является частью нас.
— Как тебя зовут?
— Навараджканьял Гупта.
— Послушай. В северо-западной части города, в иудейском квартале, живет ростовщик Иегудиил. Я хочу, чтобы ты пришел к нему в первый день ближайших сатурналий.
— Дальше не продолжай. Я все понял. Ростовщика найду. А что касается сатурналий — да, пожалуй, тебя уже не будет.
Больше странный старик ничего мне не сказал. Подхватив на руки младенца, он растворился в темноте. Словно никого и не было. Я попытался что-то спросить вдогонку, но ответом мне были тишина и черная африканская ночь. Что-то очень важное заронил во мне нищий с трудно произносимым именем. Зыбкий стебелек легкости в душе. После всего перенесенного за последние сутки не чувствовалось смертельной усталости. Почему-то захотелось увидеть Алорк. Как только я подумал об этом, тут же вспомнилась улыбка старика, словно он рядом и подглядывал из темноты. Эй, я иду спать. Да, да, иду спать. Никаких девчонок. Завтра бой. А сегодня, может, еще успею к прощальной трапезе. Предстоящий бой меня не пугал. То ли я привык… Нет, конечно, к этому не привыкнешь. Я вдруг что-то понял. Но что? Эй, старик, да кто же ты, Цербер тебя дери?
К моему возвращению Веян уже крепко спал. Ему тоже предстояло завтра драться. Только где? Я так был занят собой, что забыл расспросить друга о его делах. Забыл. Неужели жизнь меня ничему не научила? Прости, Веян. Ты, правда, мне очень дорог. Я готов умереть за тебя. Никогда никому не говорил еще ничего подобного. И тебе говорю потому лишь, что ты крепко спишь и не слышишь.
Солнце стояло уже достаточно высоко, когда сон наконец покинул меня. Постель сармата была пуста, что и неудивительно: Летучая Мышь вставал с зарей и до завтрака истово тренировался. А в дни схваток выгонял адреналин из сосудов исключительно с помощью своих акинаков и палуса, стараясь при этом не слишком загружать мышцы.
Я же предпочитал во время игр проводить утренние часы в термах. В тот день я тоже, собрав банные вещи, пошел приводить тело и дух в порядок. В палестре, сбросив тунику, натерся оливковым маслом, надел пояс для борьбы и выбрал глазами партнера. Тот тоже оказался в прошлом из гладиаторской среды. Дело в том, что перед тем, как войти в горячий зал, полагалось хорошенько пропотеть. В палестре для этой цели было все необходимое: гантели, гири, специальные снаряды, пояса для борьбы для тех, кто предпочитал контактный вариант.
— Меня зовут Целлий. Слышал, что сегодня приезжает Филипп Араб?
— Да. Ночью в особняке Магерия в честь его приезда будет дан бой. — Я говорил, словно не о себе.
— Говорят, он везет самого Голубя?
— Говорят.
— Интересно, кто будет против него драться? Я слышал: Голубь никого не щадит. Наносит такие раны специально, чтобы противник не выжил и не смог потом воспользоваться полученными во время поединка знаниями.
— Все вроде так.
— Ты так спокоен, словно не тебе сегодня идти в этот особняк. Я ведь знаю: ты — Белка. Сегодня весь город на твоей стороне. Жаль, что поединок будет закрытым. Чего им стоит показать такой бой народу в амфитеатре?
— Так они подчеркивают свою исключительность. Голубь — личный гладиатор цезаря. Магерий делает с Белкой все, что ему взбредает в башку. Что еще люди говорят?
— Говорят, что поединков будет не один.
— Я тоже слышал, что два.
— Будет две пары гладиаторов. Победители этих пар сразятся между собой, а уж потом победитель выйдет на Голубя.
— Очень честный бой. Измотанный, а может, и израненный должен сражаться против свежего бойца!
— Так люди говорят. В мое время гладиатор редко выходил на смертельный поединок больше одного раза в месяц, будь то на арене ли, на частных вечеринках ли или на похоронах. А эти все никак не насытятся…
— Не знаешь, случаем, из каких гладиаториев будут бойцы?
— О, тут много разных мнений. Лучше их не собирать. Какая разница, кого убивать или калечить?
— Есть разница. Одно дело, когда ты знаешь бойца. Другое — соперник тебе не знаком. О моем ведь участии кто-то же рассказал?
— Это единственное, о чем можно говорить с уверенностью.
— Почему?
— Сегодня утром на рыночной площади Магерий заявил через глашатая, что выставит против Голубя лучшего из лучших гладиаторов нашего города. А кто лучший? Белка, конечно.
— Кто же так решил? Вчера ведь рудий получил Гермаиск.
— Да что твой Гермаиск! Старый, покалеченный. И потом все знают, почему Магерий вручил именно ему рудий. Освободи тебя — посещаемость упадет в два раза уж точно. А кому-то этот рудий вручать нужно было. Вот он и дал его Гермаиску.
— Понятно. Значит, о других участниках вечеринки ничего не знаешь?
— У тебя есть шанс, гладиатор Белка.
— Шанс наконец-то закончить земные мучения.
— Тогда у тебя два шанса. Первый тот, о котором ты только что сказал. Второй — победить Голубя и стать личным гладиатором Филиппа Араба.
— И совсем никто не сомневается, что именно я выйду победителем в промежуточных схватках?