Давясь скопившейся во рту кровью, Чад пробормотал:
– Это… вообще не твое… Не-е-ет! Пожалуйста… брат… не стоит этого де…
Джош впечатал извивавшееся тело мужчины в ствол столетнего дуба. Череп Чада хрустнул, а между лопаток словно внезапно и жестоко вонзили осадный таран.
Чад издал жуткий сдавленный крик, скорее животный и неосознанный, чем сознательный. Его глаза закатились. Если бы Чада Бингэма снова и снова толкали в спину осадным тараном, сила этих ударов не сравнилась бы с той мощью, с которой Джош Ли Хэмилтон теперь принялся колотить жилистого мужчину в джинсовой куртке о дерево.
– Я тебе не брат, – сказал Джош с мрачным спокойствием.
Низкий бархатный голос вырвался откуда-то из самых глубин здоровяка, пока он снова и снова ударял безвольно, как тряпичная кукла, висевшего в его руках мужчину о ствол дуба.
Джош редко терял контроль над собой. Это случалось всего несколько раз в его жизни: однажды на футбольном поле, когда нападающий команды противника – славный малый из Монтгомери – назвал его черномазым… И еще когда карманник в Атланте выхватил кошелек из сумки его матери. Но сейчас тихий шторм внутри него бушевал сильнее, чем когда-либо прежде. Его действия вышли из-под контроля, но при этом он как-то руководил ими, снова и снова колотя Чада Бингэма затылком о дерево.
Голова Чада дергалась при каждом ударе, затылок проваливался, и к глухому стуку начало примешиваться чавканье крови. Изо рта Чада стала изрыгаться рвота – опять-таки бесконтрольно, – и по огромным рукам Джоша Ли Хэмилтона потекла желчь, смешанная с воздушными хлопьями, но здоровяк даже не заметил этого. Джош увидел, как левая рука Чада потянулась к рукоятке обшитого сталью «смит-вессона», засунутого за ремень у него на спине, без труда вытащил пистолет из штанов Чада и швырнул его на другую сторону поляны.
Собрав последние крупицы силы и чувствуя, как отказывает его мозг от многократных сотрясений, а у задней части расколотого черепа собирается кровь, Чад Бингэм сделал отчаянную попытку ударить здоровяка коленом в пах, но Джош легко и быстро одной рукой блокировал его ногу. Затем он обрушил на мужчину чудовищный удар – пощечину тыльной стороной огромной ладони, жутким эхом отразившую ту пощечину, которую несколькими минутами ранее получила Лилли, – и Чад Бингэм отлетел в сторону.
Он распластался на земле в пятнадцати футах от дерева.
Джош не заметил, что Лилли ковыляла к нему через поляну, и не услышал ее срывавшегося голоса:
– Джош, НЕТ! НЕТ! ДЖОШ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!
Но вдруг Джош Ли Хэмилтон очнулся и заморгал, словно обнаружив, что ходил во сне и оказался голым посреди бульвара Пичтри [18] в самый час пик. Он почувствовал, как Лилли тянула его за куртку, силясь оттащить его от человека, скорчившегося на земле.
– Ты убьешь его!
Джош обернулся. Прямо позади него была Лилли – в синяках и ссадинах. Во рту у нее было полно крови, она едва могла стоять, дышать и говорить. Ее блестящие глаза смотрели прямо на него. Он стиснул ее в объятиях, и по щекам его побежали слезы.
– Ты в порядке?
– Все хорошо… Джош, пожалуйста… Пожалуйста, остановись, или ты убьешь его.
Джош хотел было сказать что-то еще, но осекся. Обернувшись, он посмотрел належавшего на земле человека. Последовала жуткая пауза, во время которой Джош двигал губами, но никак не мог произнести ни звука, не в силах облечь мысли в слова. Перед ним на траве в луже собственных жидкостей лежало поверженное тело, такое же неподвижное и безжизненное, как груда тряпья.
– Не шевелись, милая.
Боб Стуки аккуратно повернул голову Лилли, чтобы лучше рассмотреть ее опухшую губу, и выдавил каплю антисептика размером с горошину на ее разодранную, покрытую корками запекшейся крови кожу.
– Уже почти закончили.
Лилли поморщилась от боли. Боб стоял перед ней на коленях. Сбоку на койке, на которой девушка лежала ничком, уставившись в брезентовый потолок, виднелась открытая аптечка. В палатку проникали бледные лучи вечернего солнца, пробивавшиеся внутрь сквозь грязные полотняные стенки. Было холодно. Пахло дезинфицирующим средством и выдохшимся алкоголем. Обнаженная грудь Лилли была прикрыта одеялом.
Бобу хотелось выпить, и очень сильно. Его руки снова тряслись. В последнее время его опять стали настигать воспоминания о днях, проведенных на госпитальной службе в морской пехоте США. Одна командировка в Афганистан одиннадцать лет назад, во время которой он подносил судна больным в Кемп-Дуайере [19] , не могла подготовить его к такому. Казалось, сейчас его отделял от нее целый миллион световых лет. Он и тогда регулярно выпивал и из-за пьянства еле смог окончить свое обучение медицине и практику в Сан-Антонио. А теперь война постучалась прямо в двери Боба. Изувеченные шрапнелью тела, которые он зашивал на Ближнем Востоке, меркли в сравнении с полями сражений этой войны. Бобу иногда снился Афганистан: он видел, как ходячие мертвецы врывались туда в духе театра «Гран-Гиньоль» [20] и заражали боевиков движения Талибан – холодные, мертвые, серые руки прорывались сквозь стены мобильных операционных.
Но зашивать раны Лилли Коул для Боба было совершенно иным делом – гораздо худшим, чем работать медиком на поле боя или расчищать последствия атаки зомби. Бингэм сильно потрепал ее. Осмотрев девушку, Боб заключил, что у нее было сломано по меньшей мере три ребра, под левым глазом расплылся огромный кровоподтек, который мог привести к кровоизлиянию в стекловидное тело или даже к отслоению сетчатки, плюс все ее лицо было покрыто жуткими синяками и ссадинами. Боб почувствовал, что плохо подготовлен – как в техническом отношении, так и из-за недостатка медикаментов – к тому, чтобы даже притворяться, что лечит ее. Но, кроме Боба, рассчитывать тут было не на кого, поэтому он наложил на грудь Лилли импровизированную повязку из разорванных на полосы простыней, твердых книжных обложек и эластичных бинтов и нанес крем-антибиотик из своих иссякавших запасов на все ее неглубокие раны. Больше всего его беспокоил глаз. Его нужно было осмотреть, чтобы удостовериться, что он залечится как следует.
– Вот и все, – сказал Боб, нанося последний мазок крема на губу Лилли.
– Спасибо, Боб. – Речь Лилли была немного затруднена из-за отека, и она чуть пришепетывала. – Можешь отправить счет в мою страховую компанию.
Боб безрадостно усмехнулся и помог ей снова натянуть пальто на перевязанную грудь и испещренные синяками плечи.
– Что там, черт возьми, случилось?
Лилли вздохнула, села на койке, осторожно застегнула пальто на молнию и поморщилась от покалывавшей ее тело боли.