Команда говорила, что вряд ли из песка может получиться плодородная земля, и они предлагали перемешать почву на большую глубину, а потом – попробовать высадить семена гигантского хвоща, а потом… он убеждал, спорил и ругался, удивляясь, что у него хватает на это сил. У него, который, если не было рядом друга, еле-еле мог глядеть людям в лицо полгода назад.
Оказалось, что на обессоленном песке тоже растет трава. Трава росла и на дюнах, это не было открытием, но его колдуны однажды принесли траву, у которой были длинные и сильные корни: она питалась по большей части солью, выпивая ее из песка.
Спать было работой, и думать было работой: в свободное время он рисовал и предлагал свои рисунки резчикам и кузнецам, но никогда не осмеливался беспокоить тех, кто делает гобелены.
Гобеленщики всегда удивляли его.
Они плели свои огромные картины, и в серебристых нитях основы, сделанных из какого-то лунного волокна, он с ужасом и трепетом угадывал те самые нити, за которые задевал, падая в очередное бессмертие.
…
Сэиланн об этом совсем ничего не знала. Ей было все равно, глубока ли земля, широка ли земля, кругла ли или станет когда-нибудь плоской. Сэиланн спала мало. Обычные сны снились ей теперь редко, но сегодня был именно такой сон.
Снилось ей, что в пустыне росла трава, росла бескрайним ковром, покрывая желтый и белый песок, росла, заплетая руины и развалины, колыхалась под порывами ветра.
Она стояла над травой, прикрыв рукой глаза от солнца, и видела, как над ней скользят рукотворные птицы, белые, золотые, с красными полосами на крыльях, с белыми носами, и поют, поют свою рокочущую песню их сердца, и река течет, огибая замки, где живут верные.
И она знала: где-то в траве лежал Четвертый, лежал и тоже смотрел, как птицы скользят в небе, прятался среди травы на земле, освобожденной от соли, и ему было не больно – он лежал и улыбался.
Ранним утром Чет вышел из города, чтобы до полудня попасть в старый порт, из которого ушло море. Туда вела дорога, гладкая, как спина домашней кошки.
Техническое совершенство солнечной стороны, как и равенство мастеров, не переставало изумлять его. Дороги, дома, светящиеся шары…
А еще здесь были летающие крылья, которые могли поднимать человека в воздух. Правда, ненадолго.
Это было так удивительно, что сначала он даже не поверил. Но он сам видел, как подобия таких крыльев делают дети, а потом хвастаются друг перед другом. А потом у него на глазах одна такая птица, сделанная людьми постарше, взяла и взлетела, разогнавшись по зеленому склону. Человек разогнал ее, человек посадил, и это был обычный человек, даже не очень храбрый – один из местных мастеров, у которого одинаково легко выходили деревянные скульптуры и вот такие птицы. Если поймать восходящий поток, можно несколько мерок подряд парить в звенящем воздухе.
Чет сначала подумал, что это все – магия. Нет, что вы, какие маги? Он сам, своими глазами видел, как их собирают в ангарах из ничего! Рейки, стойки, планки… Белая, плотная, легкая ткань, холстина…
Чет оглядывался специально, чтобы посмотреть на это чудо – рукотворных белых птиц, скользивших в воздухе.
До дальнего порта нужно было идти несколько мерок по соленому песку, по дороге, лежащей волшебным образом поверх соленого песка – тонкая серая пленка почти не касалась поверхности. Идти по ней было удобно.
Новый порт был гораздо ближе, но поэту хотелось уединения. И он шагал, прижав локтем сумку, в которой были листки, перья и несколько камней – на случай, если ему не попадутся подходящие. Он был очень осторожен в выборе камней, хотя говорящих камней, похоже, здесь не было.
Зато пел песок, и песок переливался, исходя искрами на солнце, а когда Чет отмерил шагами все расстояние до старого порта, песок запел так громко, что звук превратился в ровный шум, которого хотелось не замечать.
Море давно покинуло этот берег. Корабли стояли на песке, и высоченные портовые краны вытягивались к небесам, чернея шеями скелетов, а плиты в доках занесло песком настолько, что Чет проваливался по колено. Ржавые крыши складов проваливались так же легко, как песок, а стены были уже совсем, совсем легкими, будто стены бумажных домов, и пробивались кулаком.
Он сел, начал рисовать – и понял, что все они обступили его, стараясь заглянуть за плечо и понять, что он рисует – и старый кран, и старый корабль, у которого отвалился нос, а корма просела в песок, и тот корабль, брошенный в доках, почти целый, и весь этот старый, пустой, изъеденный ветром мир. Мир, у которого нет конца, мир, похожий на меня – подумал он – и вдруг услышал рычание моторов.
Прошло уже несколько мерок, а он и не заметил.
Он обернулся, и встревоженные души кораблей отлетели от него, как птицы.
Грузовики приближались развернутым фронтом, скользя по серой дороге – три в ряд, остальные за ними. Он следил за тем, как они разворачиваются, становятся на погрузку, как начинают работать резчики, как огромные машины ломают хрупкие бумажные стены – наблюдал, как во сне. Он знал, что все происходит именно так – быстро, буднично, даже как-то весело – но все равно ему было так страшно, как будто резали его самого.
Резчики сегодня взялись именно за тот сектор, где он устроился со своим блокнотом. Как в тумане, поэт наблюдал за разрушением того, что только что появилось на бумаге – вот исчез ветхий пакгауз, вот лебедка, вот бак для воды с пятнистой зеленой крышей. Он подумал – так выглядит опустошение.
Когда взялись за огромный борт корабля, стоявшего рядом, он поднялся, собрал бумаги и просто пошел прочь.
Его остановили окриком и попросили объяснить, что он тут делает. Он объяснил, показал результаты сегодняшнего дня и, стыдясь собственного хмурого любопытства, спросил, что будет на этом месте.
– Ничего – сказали ему. – Здесь гиблое место. Море ушло. Пески не выдержат домов. Больше тут ничего не будет. Даже города.
Он шел среди всех этих гомонящих, занятых делом людей, и ему первый раз хотелось не воскресать никогда – даже для того, чтобы оправдать доверие своего жестокого бога. У границы порта рухнул старый кран, и грохот вынудил его зажать уши.
Раздавались крики на диалекте, гремело и скрежетало железо, началась погрузка – рабочие вывозили отсюда металл, чтобы пустить его в переплавку и начать все заново.
Поговорив с начальником, он попросил подбросить его до города.
– Что же вы не сказали, что в этот раз пойдете сюда? – улыбался водитель. Он знал его – в новом порту многие его знали. – Мы бы вас подвезли, обязательно подвезли, бесплатно!
– Вы сюда ездите каждый день? – спрашивал поэт, трясясь на деревянном сиденье.
– Да, каждый день. Скоро этот порт разберут на иголки. Вы приходите, мы вас подвезем. Мы знаем, кто вы такой, денег не возьмем. Вы только рассказывайте, рассказывайте!