Чет вернулся в свою конуру, переполненный воспоминаниями о чужом прошлом, которое одолело его среди песчаных кораблей, и рисовал, пока не стемнело.
Он тосковал по пустыне, по огромным стрекозам и летящим копьям на охоте, по влажным лесам и зубастым птицам. Почему Сэиланн не могла сниться ему теперь, когда он знал, зачем он существует на этом свете?
Почему бог не мог дотянуться сюда? Небо и богов отражает, как зеркало. Он почти слышал его голос.
Дни шли все быстрее, и поэт на берегу моря, отхлынувшего от берегов, писал:
Мы не смогли бы стать другими
Мы, бесполезные почти
Но разноцветная богиня
Глядит на нас через очки
И двери настежь не открыли,
И свет еще не ко двору
Узор из стрекозиных крыльев
Едва трепещет на ветру
Не отвечай, где намекает
Струна, наживка, тетива
Узор, который не смолкает,
И черно-белая трава
Нас не заденет ни на йоту
Та непрестанная пальба
Когда пришедшая из грота
Откинет волосы со лба
Капкан открыт, охотник сгинет,
Ручьи становятся рекой
Возьми нас на руки, богиня,
И укачай. и успокой,
Сомкни распавшиеся строки
Не удивляясь ни о чем
Когда нацеленные стрелы
Вдруг возвращаются в колчан
Пади лицом в росу и иней
И разнотравие почти
пока бессмертная богиня
глядит на нас через очки
Все двери – начисто, открыты,
Из слов на птичьем языке —
Узор из стрекозиных крыльев
И белый контур на песке,
Где я
Был выложен из камня,
Ракушек
И известняка
Руками,
Этими руками…
Богиня с детскими глазами,
Других не знавшая пока.
Какая печаль, думала Эммале, слушая, как спорят ее соратники. Какая печаль.
Только что были нищими, земледельцами, разводили форра и ящериц, гнали в неизвестное бедных птиц, охотились ради забавы на жуков и однокрылок, жрали, как феррер, что придется, голодали в мокрые времена и голодали во времена сухие, плясали на солнце, сходили с ума в пустыне. Года не прошло – приноровились, и вот они, воины, торговцы, мудрецы, мастеровые. Пяти лет не прошло – стоят, важные, как раскормленные панта, и думают, как бы воды в пустыне стало вдоволь.
Но напоминать им о недостойном происхождении она не стала.
Она облокотилась о стол, вздохнула, сгрызла полоску вяленого мяса и постучала по столу, требуя тишины.
Карта владений бывших хозяев, взятая при отступлении из какого-то ближнего замка и теперь заново вырезанная на стене малого зала, предназначалась, как считала Эммале, для похвальбы перед гостями. Или для наглядного объяснения детям, как идут караваны. Больше ни для чего это украшение, вроде бы, не годилось.
Сейчас карта была оттиснута на большом холсте и раскрашена в разные цвета. Ее украшали многочисленные флажки.
– Сотый раз говорю вам, олухи! – Эммале уже устала. – Воды не будет! Единственная река, которую вы могли бы уговорить поделиться водой, иссякнет за сто переходов до нас! Песок – это песок. Под песком лежит то, что… под песком лежит соль. Под солью – скудный водоносный слой. Если вы прокопаете массу колодцев, пустыня вам ничего не даст.
– А почему колодцы у замков не высасывают воду?
– Это не всегда так тяжело. Один колодец – это не сто. И чем ближе к скале, тем проще.
– А, может быть… Может быть, нам опустить воду ниже, чем она есть? Прокопать побольше колодцев…
– И закопать ее глубоко в песок. И потратить все наши силы. Я тебя поздравляю! – гневно сощурилась Эммале. – Ты дурак!
– Я не дурак! – обиделся Таи, сильно вытянувшийся с тех пор, как начал заниматься военным делом и помогать мастеровым. – Тогда бы все вымывалось равномерно. Те, кто снится нам, говорят, что это вполне возможно. Но сил действительно не хватило бы…
– Осмелюсь подать голос, санн.
Они обернулись. Эн вышла из транса и теперь играла с кистями на поясе. Не отрываясь от этого занятия, она сообщила:
– Растения могут выедать из почвы соль. Те, кто нам снится, прекрасно это знают и даже проверили на практике. Настоящая трава-солеед растет на их берегу, но я ручаюсь, что мы способны вывести такое же растение. Черная колючка ест соль, и нитянка ест, если ее посадить у реки, впадающей в море…
– И что ты предлагаешь? Засадить сотни мер песка черной колючкой?.. Откуда ты вообще это знаешь, если на то пошло?
– Нет, что вы, санн… Я прочитала все книги, которые были у вас в доме. Я еще необразованна, я знаю… Но почему бы не научить колючку побольше высасывать соль из земли? Ту, зеленую… Я названия не знаю.
– Риффа.
– Вы делали из нее подобие мясной похлебки, когда еды не хватало. – Эн моментально превратилась из юной ученой дамы в маленькую девочку и тяжело вздохнула. – Все равно следующий этап – это прокладка русла для небольшой реки. И уловители росы по ночам, и новая почва. И обводнение. И…
– И мы будем есть соленую зеленую колючку… – вздохнула в ответ Эммале. – И пустынных улиток, которые прыгают по земле. И гадюк. Ты молодец, просто надо думать дальше. Ладно, вы думайте, а я пока пойду на совет. Там от меня пользы больше. А тут я только сердиться могу…
Когда она говорила с Сэиланн, мысли ее прояснялись. Иногда Сэиланн говорила непонятные вещи, даже о песке, о птицах, о ветре – но сейчас она сидела в шатре и рисовала перед собой на тростниковой бумаге что-то, очень похожее на неумелые чертежи.
В этом состоянии ей можно было задать вопрос – и получить неожиданный, но правильный ответ. И Эммале задала вопрос, который давно ее мучил – что выгоднее, мир или война с Аре? Мир или война?
И ответ был неожиданным.
– Мир с собой – сказала сэи. – Мы и они – одно целое. Мы и они – одно и то же. Они – это мы. Я докажу это.
Как будто это можно доказать, вздохнула Эммале, глядя на сосредоточенную подругу. Если бы мы и они вправду были одним целым – мы бы вообще не воевали…
А я и сделаю из нас одно целое – сказала Сэиланн. Сделаю.
И они начали думать вслух о том, как могли бы жить вместе и Империя, и Айд, и чем можно было бы поступиться, а чем – нет, и как бы выглядели караванные пути из столицы в столицу… И когда договорили – было уже темно.
– Мне пора – сказала Эммале. Рядом с ней, не приминая песка, катился полый стеклянный шар.
И с обычной прямотой, как это водится между колдуньями, неожиданно добавила; – Мне пора, я хочу сегодня обнять Тайлема, потому что скоро мне будет нельзя…