Мари-Анжелин размышляла и вдруг буквально почувствовала, как напрягся и потяжелел взгляд полицейского, направленный прямо на нее. Он словно бы читал ее мысли. Осторожно! Опасность! Она поспешно открыла глаза и улыбнулась Ланглуа.
– Да, я попробую нарисовать то, что вы просите.
– Рисунок будет похож?
Ланглуа следовал за ней по пятам, он не оставлял без внимания каждый поворот, каждый изгиб ее мысли. Рассмеявшись, она позволила себе секунду отдыха.
– Неужели вы думаете, что я способна направить вас по ложному следу? Нет, такого не может быть. У меня нет никаких оснований щадить эту женщину. То немногое, что мне доставалось из ее стряпни, не заслуживает никакого снисхождения. А теперь, я думаю, вы немного подождете, посидев с нашей маркизой. Она вас обожает.
– Она – да, а вы – нет?
– Я – смотря по обстоятельствам. Но долго ждать я вас не заставлю.
Мари-Анжелин вернулась минут двадцать спустя. Комиссар сидел подле госпожи де Соммьер, и она уговаривала его выпить еще одну чашку кофе. Мари-Анжелин впервые обратила внимание, что Ланглуа трет себе глаза, словно не спит уже неведомо какую ночь. Она протянула ему рисунок.
– Возьмите, – сказала она. – Надеюсь, что похоже. Она носит серое платье, синий передник и большую черную шаль.
Рисунок отличался удивительной живостью. Точно так же, как на прошлогоднем портрете Полины Белмон, Мари-Анжелин изобразила лицо и несколькими штрихами силуэт фигуры.
– Вы собираетесь снова отправиться в Понтарлье? – спросила она.
– Сначала я хочу размножить ваш рисунок. А потом отправлю его инспектору Дюрталю вместе с Лекоком, очень дельным парнишкой, которого мне соизволила выделить армия. И как только появятся хоть какие-нибудь новости...
– А что, если вам попробовать немного отдохнуть? Для начала хотя бы выспаться? – прервала комиссара маркиза, по-матерински взяв его за руку. – Начиная с этой ночи. В таком состоянии вам долго не протянуть!
– Вполне возможно... А где наши "братья"?
– В Брюсселе вместе с Кледерманом, который хочет купить за любую цену рубин, принадлежащий госпоже Тиммерманс.
Телефонный звонок прервал маркизу, рассердив ее.
– Один только Бог знает, как я ненавижу этот аппарат. Возьмите трубку, План-Крепен!
Мари-Анжелин подняла трубку.
– Да, да, это я.
Секунду она послушала и передала трубку Ланглуа.
– Представьте себе, это Альдо. Рубин госпожи Тиммерманс только что украден в ее собственном доме. Можно сказать, под носом хозяйки и гостей. А поскольку манеры и титул его сиятельства всегда обостряют подозрительность местной полиции, то, похоже, посадить под замок собираются бедных Альдо и Адальбера!
С этими словами Мари-Анжелин, истерически хохоча, опустилась на канапе. Маркиза сухим тоном положила конец ее веселью.
– Успокойтесь, План-Крепен! Меня эта история ничуть не веселит. Мне не нравится, что Альдо в очередной раз стал мишенью злопыхательства полицейского. Я не вижу в этом ничего смешного!
Достаточно было взглянуть на озабоченное лицо Ланглуа, чтобы согласиться с маркизой. Он слушал с минуту голос в трубке, потом объявил:
– Укажу самый простой способ переубедить служаку. Через полчаса я буду у себя в кабинете в полицейском управлении. У вас наверняка есть мой телефон. Пусть он мне позвонит. (Очевидно, Альдо передал трубку бельгийцу.) Договорились. Я с полной ответственностью заявляю, что перед вами честные люди, не имеющие ничего общего с преступным миром. Если понадобится, я обращусь к Его Величеству королю Альберту!
Ланглуа повесил трубку и взглянул на встревоженных женщин, он даже слегка улыбнулся им.
– Не тревожьтесь! Я знаю этот род служак, они больше лают, чем кусают. Но, конечно, ваши мальчики не вернутся домой сегодня вечером, и завтра, возможно, тоже. При этом никакая опасность им не грозит.
– От полиции, полагаю, что нет, – согласилась госпожа де Соммьер. – А что, если им удастся схватить за руку вора?
– Или воровку? – вмешалась План-Крепен. – Что за странная мания во всех преступлениях обвинять мужчин. Мы тоже прекрасно справляемся...
– В вас я не усомнился бы ни на секунду, милая моя голубушка, – серьезно отозвался комиссар, но губы его тронула улыбка. – А теперь, извините, вынужден вас покинуть. Мне незамедлительно нужно быть на набережной Орфевр, – и он подбородком указал на телефон, напоминая о только что состоявшемся разговоре. – Желаю вам доброй ночи!
– Вот это другое дело, – пробурчала в ответ Мари-Анжелин.
* * *
Между тем в Брюсселе, в особняке Тиммерманс, вновь воцарилось полнейшее спокойствие. Агата и ее нареченный отправились ужинать в ресторан, известный не только изысканной кухней, но и особой атмосферой безмятежной роскоши. Мориц Кледерман, крайне раздосадованный, если не сказать, разгневанный оборотом, который приняло дело, вылил раздражение на своих "компаньонов", заявив им, что собирается провести вечер в обществе "старого друга".
– Очень любопытно, – шепнул Альдо Адальберу, пока тесть обменивался прощальными любезностями с хозяйкой дома. – Будь мы даже в Монголии, у нас тоже появятся "старые друзья", если мы захотим от кого-то избавиться. Они появятся даже у медведя, который не вылезал из своей берлоги всю зиму.
– Ну и что? Это лично меня совсем не задевает. Другое дело, что с тех пор, как ты показал господину Кледерману проклятый рубин, он словно с цепи сорвался.
– Это мы с тобой еще обсудим. А теперь настала и наша очередь прощаться с хозяйкой.
Госпожа Тиммерманс, проводив банкира, вернулась в гостиную. Альдо и Адальбер поднялись, но она их остановила.
– Очень прошу вас, останьтесь! Мне нужно с вами поговорить.
Дежурная улыбка любезной хозяйки не сияла больше на лице Луизы Тиммерманс. Альдо встревожился.
– Всегда к вашим услугам, Луиза! Я понимаю, как вас встревожило дерзкое похищение!
– Ничуть. Если бы обстоятельства не помогли мне сегодня задержать вас у себя, мне пришлось бы навещать вас вечером в гостинице. С величайшими предосторожностями. Прошу вас, садитесь. И надеюсь, что могу попросить вас поужинать вместе со мной?
– Мы бы с радостью, но, к сожалению... – поспешно ответил Альдо. – Да и вам после шока, который вы испытали...
– Нет, я не была потрясена. А вас не удивила настойчивость, с какой я просила господина Кледермана приехать ко мне вместе с вами, Адальбер?
– Да, немного, – вынужден был признать Видаль-Пеликорн.
– Причина в искренней дружбе, какую я питаю к вам, мой друг... Князю Морозини придется извинить меня за то, что я воспользовалась его репутацией и попросила лично участвовать в нашей встрече, полагаясь на него, как на арбитра, при совершении предполагавшейся коммерческой сделки.