– Ни за что! Руки у меня заняты, но вы представить себе не можете, что я могу выделывать ногами! Откройте дверь и убедитесь сами!
Желая доказать, что он не тратит слова понапрасну, Альдо приготовился как следует наподдать по двери, но тут она как раз и открылась. Альдо чуть было не влетел в комнату рыбкой, но ухитрился как-то вывернуться, не упал, но на что-то плюхнулся. В комнате царила темнота, лампа не горела, плотные шторы были задернуты.
– Зажгите свет, черт подери!
Когда свет зажегся, Альдо с удовлетворением убедился, что сидит на кровати, ничего не сломав и не разбив. А жаль! Просвещенные умы говорят, что бить стекло – это к счастью! Правда, неизвестно, как насчет хрусталя.
– Господи! Как же я перепугался! – пожаловался он. – Держите-ка! Освободите меня от этих причиндалов! – Альдо протянул ведерко План-Крепен, которая стояла перед ним, скрестив на груди руки. В большой черной шали она была похожа на Мельпомену, музу трагедии.
– И что мне с ним делать?
– Что хотите! Но мне кажется, вы знаете, что делают с шампанским.
Мари-Анжелин взяла ведерко, поставила на стол и вновь скрестила на груди руки с горькой улыбкой.
– С какой стати вы задумали устроить со мной пьянку? – осведомилась она.
– Фу! Что за выражения!
– Вы с Адальбером прекрасные учителя! Я хотела спросить: что вам от меня нужно?
– Немного поболтать... Ведь вы мне как младшая сестренка!
– Не будем играть в дурацкие игры, Альдо. Я давно вышла из детского возраста.
– А говорите такие глупости! Выйти из него невозможно. Мы всегда остаемся детьми. И бывает, что у нас горе, а рядом нет мамы...
Продолжая говорить, Альдо откупорил шампанское, разлил по бокалам и протянул один из них Мари-Анжелин.
– Чокнемся! Просто так! Ради моего удовольствия!
И добавил тихо и ласково:
– Может быть, вы мне что-то скажете? Что-нибудь, какой-нибудь пустячок.
– Что, например?
– Как смогли освободиться? Что заметили, когда вылезли через чердачное окно на крышу? Никогда не поверю, что вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не заметили, кроме выстрела, которым был убит Соважоль.
Мари-Анжелин колебалась. Было заметно, как мучительно ей дается внутренняя борьба.
– Дайте слово, что ничего не расскажете Ланглуа!
И тут же отступила назад, увидев суровое лицо Альдо с ледяным выражением глаз. Он допил шампанское, поставил бокал на стол и направился к двери.
– Продолжайте хранить ваши секреты в себе, мадемуазель дю План-Крепен!
– Простите, Альдо! Я сказала, не подумав. Но поверьте, со мной никогда еще такого не случалось! Поверьте! Что мне сделать, чтобы вы поверили?
Мари-Анжелин залпом выпила шампанское.
– Чтобы получить причастие, нужно после полуночи не брать в рот ни крошки. Вы об этом знаете?
– Знаю. Но не знаю, пойдете ли вы с утра к Святому Августину. Кстати, а почему бы нам не пойти туда завтра вместе?
– Можно подумать, что вы на это способны!
Мари-Анжелин схватила бокал, наполнила его, выпила до дна, до последней капли, а потом отшвырнула, и бокал разлетелся брызгами осколков, ударившись о камин. Собственная вспышка изумила ее, но вместе с тем и освободила. Закрыв лицо обеими руками, Мари-Анжелин упала на колени, плечи ее сотрясались от рыданий.
Изумленный Альдо не кинулся поднимать ее, он опустился рядом с ней на пол и обнял за плечи. Мари-Анжелин хотела его оттолкнуть, но недостало сил. Альдо не мешал ей плакать, он гладил Мари-Анжелин по голове, потом ласково поднял, и вот они уже сидят рядышком у нее на кровати. Рыдания понемногу стихли, но Альдо по-прежнему обнимал старую деву за плечи, дожидаясь, пока она вернет ему платок, который он вложил в ее руку.
Наконец он тихо спросил:
– Человек, который взял клятву никогда не упоминать о нем, вас спас?
– Да! И догадаться об этом совсем не трудно, но я ни за что на свете не хотела бы добавить ему забот!..
– Расскажите хотя бы, как это произошло. Если хоть что-то помните...
– Трудно об этом позабыть! Я стукнулась о чердачное окно и заскользила вниз по крыше... Но оказалась на спине лошади. Две крепкие мужские руки подхватили меня и посадили впереди себя. Спаситель был рядом, но я его не видела, я сидела к нему спиной. Позади я слышала выстрелы. Я спросила, не за нами ли погоня, он ответил, что нет. Потом спросил, не испугаюсь ли я галопа. Я ответила, что не боюсь, я и сама неплохая наездница.
– Тогда мы побережем Пирата, – ответил мужчина, спустил меня на землю, а потом помог сесть позади себя. Мы поскакали.
Ночь была темная, но дорога не показалась мне длинной. Минут через пять мы приехали, я так думаю, что на ферму, и вошли в дом с плоской крышей. Там обо мне хорошо заботились, и я оставалась там... До тех пор, пока мой спаситель не узнал из расклеенных плакатов, что меня разыскивают. Он сказал, что нам нужно ехать, вывел грузовичок, на которых все там ездят, помог мне влезть в него и отвез в монастырь Благовещения, куда вы с Адальбером приехали за мной. Все остальное вы знаете.
Альдо понял, что больше ему ничего не расскажут, но он и так узнал немало. И ограничился шутливым замечанием:
– Что ни говори, грузовичок куда более прозаичен по сравнению с конем, которого к тому же кличут Пиратом! Но приходится довольствоваться тем, что есть.
* * *
Мало кто спал в эту ночь. Вернее, в те несколько часов, что от нее остались. Но если кто-то понадеялся, что выспится утром, встав попозже, тоже ошибся. План-Крепен вместо того, чтобы, вернувшись с шестичасовой утренней мессы, тихонько пройти на кухню, сделав знак, что госпоже де Соммьер пора подавать завтрак, громко хлопнула входной дверью. По лестнице она промчалась так, словно по пятам за ней неслась погоня, громко крикнув Сиприену, чтобы тот немедленно поднял с постели его сиятельство, а сама, вбежав в спальню маркизы, обмахиваясь шляпой, как веером, объявила:
– У нас новости! Как только судебно-медицинский эксперт закончит работу с телом бедной Изолайн, ее отправят в Англию, а особняк на улице Веласкеса продадут. Не сомневаюсь, что замок в Юра тоже. И одна из старинных и благородных фамилий будет стерта с карты Франции!
– Буду удивлен, если все так и случится, – высказал свое мнение Альдо. – Куда, спрашивается, смотрит закон? Есть юная наследница, маленькая Гвендолен, ей должен быть назначен опекун, за которым должен наблюдать семейный совет.
– Совершенно с тобой согласна, – кивнула госпожа де Соммьер. – И я знаю, что делается это достаточно быстро. Мне кажется, девочка привязана к замку Гранльё. К тому же в замковой часовне ожидает воскресения ее отец и длинная череда предков.