Рерик усмехнулся. За что он ценил своего ярла – за умение найти правильный подход к людям.
Гудлейв конунг проводил Рерика и Анунда с их людьми до кораблей и подождал, пока все отплыли. Сигвару он больше не видел: должно быть, забилась в шатер на корме Рерикова «Змея» и не хотела показывать людям свое заплаканное лицо. Долго еще ему не удавалось уговорить фру Торгерд и Хильду вернуться в усадьбу: они все смотрели туда, где исчез за скалой возле устья фьорда последний корабль, и все махали рукой, будто Рерик мог увидеть их из такой дали. По лицу фру Торгерд текли слезы, и Гудлейв не мог бросить тетку одну на берегу: ведь она рассталась с младшим сыном, и тоже, возможно, навсегда.
Когда они наконец вернулись, в усадьбе показалось непривычно тихо и пусто. Все домочадцы были на месте, но за обычную работу никто не принимался, у всех опускались руки, как после буйной попойки.
– Давайте, принимайтесь за дела! – распорядился конунг. – Повеселились, теперь время поработать. Не всем же совершать подвиги, кому-то надо и о хозяйстве позаботиться. Гаук, тебя это тоже касается. Вон то колесо мне самому убрать?
Постояв немного во дворе и посмотрев, как работники принимаются за наведение порядка, он глянул было на дверь девичьей. Самому ему туда заходить было неприлично, особенно среди бела дня и у всех на глазах. Но рунную кость из постели норвежки пора вынимать. Геллир обещал, что когда кость будет убрана и руны соскоблены, девушка через несколько дней поправится. Но слишком быстрого ее исцеления конунг не желал: тогда она, чего доброго, сможет догнать ушедших.
Дверь девичьей открылась, и на пороге показалась бабка Рагнхильд. У Гудлейва вдруг неприятно кольнуло сердце при мысли, что никогда уже он не увидит на этом пороге Сигвару. Все-таки он был к ней привязан и даже порой думал, что не будь она рабыней, ему вполне подошла бы такая жена. По крайней мере, свою будущую жену он невольно воображал похожей на Сигвару, только более знатной, с богатым приданым, мудрой, сведущей в разных делах, а не только в шитье и ткачестве. Ну и еще более покорной и менее склонной иметь обо всем собственное мнение.
– Как там йомфру? – спросил Гудлейв.
– Не так уж плохо, как можно было ожидать, – неприязненно ответила старуха.
– Отлично! Твои новости меня радуют. Не ошибусь, если предположу, что в ближайшие дни ей станет еще лучше.
– Это ты, родич, правильно сказал, – язвительно подтвердила старуха. – С каждым днем ей будет становиться все лучше и лучше.
– А как там Свейн? Не плачет?
– Нет. Спит.
– Ты присматривай за ним. Пока Халла не привыкнет, что у него больше нет матери и она не должна спускать с него глаз, я надеюсь, ты присмотришь за ней.
– Не беспокойся. За твоим сыном хорошо будут смотреть.
– Благодарю тебя, королева. Я знал, что смогу на тебя положиться.
Вынуть рунную кость из постели Гудлейв намеревался следующей ночью, при помощи Халлы, жены Ари – той женщины, которая в свое время подложила кость по его поручению и которой была доверена должность няньки маленького Свейна. Но еще в этот же день, ближе к вечеру, Халла сама прибежала к нему в гридницу.
– Конунг! – Женщина смотрела на него вытаращенными глазами и не решалась огласить свою поразительную новость. – Конунг! Там…
– Что – там?
– Там… Йомфру… Норвежская йомфру…
– Что? – Гудлейв обеспокоенно вскочил с места. – Ей хуже?
– Ей… Она… ее вообще там нет! – Халла всплеснула руками.
– Как – нет? Что ты мелешь? Она сбежала?
– Конунг, я не виновата! Или это тролли нас морочат, но…
– Что за тролли! – Гудлейв в нетерпении соскочил с высоких ступенек почетного сидения. – Показывай!
Халла с готовностью побежала вперед, хотя дорогу к девичьей конунг прекрасно нашел бы в родной усадьбе и без провожатых. Правда, бывать здесь ему приходилось нечасто – может, несколько раз, с тех пор как сам он вырос и перестал нуждать в женском попечении.
– О… тролли рогатые! – только и сумел выговорить он.
Взору его предстало невозможное зрелище: на лежанке, выделенной для норвежской йомфру и даже отгороженной занавеской, чтобы женская суета не беспокоила больную, сидела Сигвара и держала на руках спящего ребенка.
– Ты откуда здесь… и где… она… – Гудлейв в изумлении оглядел сначала свою подругу, потом девичью, но обнаружил, не считая служанок, только бабку Рагнхильд.
– Она, надеюсь, уже далеко, – язвительно сказала старая королева. – А ты, родич, припомни-ка пословицу: ложь сама дает лжецу по шее! И это еще самое мягкое наказание для тебя за все твои проделки!
– Мои… проделки? – Гудлейв смотрел на нее в изумлении, так его потрясло все происходящее. Да и отвык он за последние годы, что его, конунга, решения называются проделками, а не деяниями. И, будто вспомнив не такое еще далекое детство, он с испугом смотрел на грузную сердитую старуху, упершую руки в бока и явно собиравшуюся задать внуку хорошую взбучку. – А что я сделал?
– Вот что ты сделал! – бабка Рагнхильд извлекла из-под передника знакомый ему обломок кости с полузатертыми рунами и обвиняющее ткнула им в воздух. – Вот что! Я знаю, кто сделал эту кость! И кто привез! И кто приказал ее сделать! Приказал от очень большого ума! Эта норвежская дева – валькирия! Кто станет ее мужем, тот умрет, и долго ждать ему не придется! А ты собирался стать ее мужем против ее воли и воли Одина, пытался обманом выманить у судьбы скорую смерть! А сам даже ни одного подвига еще не совершил, чтобы не так стыдно было в Валгалле показаться! Понимаешь теперь, что ты натворил? Натворил бы, если бы тебя не спасли, как котенка из воды за шкирку!
– Валькирия? – Гудлейв не мог поверить. – Да какая же она валькирия, если она дочь Эйстейна конунга из Хейдмёрка? Или это не правда?
– Она-то дочь. Эйстейна из Хейдмёрка, – уже не так сурово подтвердила бабка Рагнхильд. – А ты-то понимаешь, что чуть не погубил сам себя?
– Но где она?
– Она уехала. К тому жениху, к которому ее послал Один.
– А Сигвара… – Гудлейв посмотрел на свою подругу.
– А я осталась! – с вызовом и торжеством подтвердила та его очевидную догадку. – И ты, конунг, должен меня благодарить за то, что я спасла тебя от нее. И ты не посмеешь обидеть меня – свободную женщину! – а к тому же мать твоего сына. Единственного и старшего сына! Может, ты наплодишь еще десяток сыновей от разных там знатных фру, но мой пузатик останется старшим навсегда!
Гудлейв присел на эту же лежанку, опустил голову и обхватил ее руками.
– А где же ее люди? – спосил он чуть погодя, имея в виду дружину Сванхейд. – Где корабль?
– Ушел со всеми. Чего ее людям делать здесь без нее?
– И то правда… Госпожа королева. – Гудлейв посмотрел на Рагнхильд и даже взял ее за руку, как в детстве. Все-таки это была его родная бабушка, и он знал, что она не захочет причинить ему вреда. – Ты ведь не опозоришь меня перед людьми… ну, с этой костью?