— Он не знал, что из себя представляет Лавальер. Он считал, что она скроена на тот же лад, что все девицы ее возраста, и теряет голову от платьев и украшений.
— Немыслимое предположение!
— И вдобавок глупое! Коль скоро она любит короля, как она может предпочесть ему какого-то мелкого дворянчика?
— Да, я знаю, что она любит короля, но вот стала ли она его любовницей…
— Конечно! Не без угрызений совести, так как она очень набожна!
Изабель рассмеялась.
— А то, что король женат, ее не смущает? Пусть считает, что это своего рода сделка с небом. Однако поспешите! Похоже, король вас ищет.
Сент-Эньян исчез со скоростью хорошо вымуштрованного придворного и через мгновение был уже возле своего господина, чье лицо сразу просветлело. А Изабель, хоть и знала о близости графа к королю, но не могла предположить, насколько тот persona grata [33] . Забавно будет выведывать у него разные разности, если он вздумает за ней поухаживать. Изабель подумала об этом, потому что смертельно скучала. Конде уехал в Шантийи, чтобы приготовиться к недельной охоте, которую пообещал устроить королю, и хотел, чтобы она стала незабываемой!
Королевский кортеж приехал в Во, и все невольно ахнули от изумления. Когда Изабель немного опомнилась, она подумала, что, даже если принц потратит на королевскую охоту все свое состояние, он все равно не сможет сравниться с Фуке. Никогда в жизни Изабель не видела ничего подобного.
Выехав на лесную опушку, они увидели перед собой роскошный замок, сиявший белизной среди пестрых цветников. Изабель и мадам де Лафайет лишились дара речи от такого великолепия. Между тем золотые решетки ворот распахнулись, и кареты в сопровождении всадников двинулись по широкой аллее, посыпанной белым песком, из которого армия слуг удалила малейшие камешки. И все — дамы в каретах, кавалеры на лошадях — любовались замком Во-ле-Виконт, его дерзкой архитектурой, неожиданной новизной. В лучах закатного солнца он казался позолоченным облаком, опустившимся на ковер из цветов и травы, украшенный статуями и бьющими фонтанами. Все умолкли, затаив дыхание.
— Похоже, что господин Фуке сошел с ума, дерзнув построить этот сказочный замок! — наконец шепотом проговорила госпожа де Лафайет. — Фонтенбло по сравнению с ним жалкая лачуга!
— Похоже, король думает точно так же! Вы только взгляните на его лицо!
В эту минуту Фуке, одетый в скромное черное платье, украшенное лишь небольшой вышивкой с гагатами, подошел и открыл дверцу кареты, помогая выйти королю, тогда как его супруга помогала выйти королеве-матери. Музыканты и певцы, невидимые за деревьями, запели гимн в честь короля Людовика XIV.
Тотчас было подано прохладительное, после чего Фуке попросил оказать честь его парку, где били ровно сто десять фонтанов, что было как нельзя более кстати, так как стояла страшная жара. Затем гости осмотрели огород, равному которому никто не видел, и, нагулявшись на свежем воздухе, отправились в замок ужинать. Королю и королеве-матери еду подавали на золотой посуде, им прислуживали сам Фуке и его супруга. А придворных в парадных комнатах ожидали тридцать буфетов с самыми изысканными блюдами и с самыми дорогими винами. Людовик со свойственным ему аппетитом сразу принялся жадно насыщаться, а королева-мать словно бы не замечала блюд, которые ей подавали. Как только Людовик насытился, на лице у него появилась мечтательная улыбка.
После небольшого отдыха смотрели комедию Мольера «Несносные», разыгранную в Зеленом театре, устроенном неподалеку от ельника, а затем любовались великолепнейшим фейерверком, занявшим чуть ли не полнеба.
Король на все чудеса смотрел холодно. Он чувствовал себя уязвленным, сравнивая роскошества своего чиновника с тем, чем владел и обладал он сам, совершенно позабыв, что Фуке, прежде чем разбогатеть, основательно помог Мазарини вернуть и восстановить его состояние. А Мазарини между тем передал перед самой своей смертью в руки короля человека, готового погубить Фуке. Звали этого человека Кольбер.
В два часа ночи гости собрались уезжать. Король не пожелал переночевать в сказочных покоях, какие для него были приготовлены. Отказался он и от замка Во, который его хозяин намеревался принести ему в дар, придерживая дверцу кареты. Сделанный им вывод Людовик доверил только матери, тихо проговорив:
— Мадам, не должны ли эти люди вернуть нам награбленное?
И еще Людовик запомнил имена волшебников, создавших все эти чудеса — Лево, Лебрен, Ленотр. Не забыл он и Мольера, чья труппа по-прежнему принадлежала Месье, и Лафонтена, писавшего такие чудесные басни, и Вателя, несравненного метрдотеля.
Изабель достаточно хорошо знала короля, чтобы понять: Фуке подписал себе приговор, чему совсем не обрадовалась, несмотря на ужасные воспоминания о своем пребывании в когтях аббата Базиля Фуке. По счастью, в этот вечер она с ним не встретилась. К суперинтенданту и его матери она хранила глубокую благодарность. Только с их помощью она справилась с этим кошмаром, выбравшись из ада живой и с неповредившимся разумом.
Прошло всего три недели, а судьба Фуке была уже решена. Король поехал в Нант, где собирался созвать штаты Бретани, с собой он взял только мужчин, и среди них Фуке. В Бретани и разыгралась подготовленная заранее драма. По окончании раннего утреннего совета Николя Фуке был арестован господином д’Артаньяном, капитаном мушкетеров, который, надо признать, обходился с ним с большим почтением. Фуке был препровожден сначала в замок Анжер, потом в Венсен, где и дожидался решения своей участи. Кольбер тем временем исследовал его особняк и замки, выкинув на улицу всех обитателей: родственников и слуг арестанта. На улице оказался даже трехмесячный младенец, которого какой-то отважный друг узника забрал и отнес к бабушке. Госпожу Фуке-мать не коснулся гнев государя, зато Кольбер безнаказанно насладился злорадной радостью. Процесс над Фуке продлился три года, свою жизнь он закончил в заточении. Изабель больше никогда в жизни не увидела и своего мучителя, из-за которого едва не погибла… [34]
Когда король вернулся в Фонтенбло, он по-прежнему стал проводить время в обществе Мадам, но и для нее и для всех придворных не составляло секрета, что видеться он желает с Лавальер. Мадам это было крайне неприятно, хотя задета была в первую очередь ее гордость, потому что сердце мало-помалу становилось все чувствительнее к пламенеющей страсти де Гиша.
— У меня возникло впечатление, что роль ширмы осмелились передоверить мне, — как-то вечером сказала Генриетта Изабель. — Меня бросает в жар при одной только мысли, что я стану посмешищем двора, и я решила избавиться от этой девушки. Если король желает сделать ее своей любовницей, то не в моих покоях!
Изабель постаралась успокоить принцессу, уговорив не спешить с решением. Больше ничего она ей не сказала, хотя прекрасно помнила свой разговор с Сент-Эньяном в день праздника в Во-ле-Виконт. Людовик уже сделал эту девушку своей любовницей. Теперь оставалось ждать, что будет дальше.