– Я это давно понял, не дурак. – Валентин вытер нос рукавом левой руки. – Послушай… – Он сглотнул слюну, потом прерывисто вздохнул и, глядя себе под ноги, спросил: – Это потому, что я тебе совсем не нравлюсь?
– Нет, – тихо произнесла Снегирева. – Наоборот.
– Как это?
– Потому что ты мне очень нравишься, – сказала она.
– И ты мне тоже нравишься, – поднял голову Валентин. В следующую секунду его губы расплылись в добродушной улыбке. – Очень нравишься…
Галина украдкой вытерла слезы.
– Слушай, а тебе не кажется, что мы… как бы это сказать? Слегка перемудрили, – покачала головой девушка. – Прямо достоевщина какая-то. Нет, ты не подумай, я Достоевского уважаю… Но получается ерунда какая-то. Она не могла принять его дружбу, потому что думала, что не нравится ему и что он идет ради нее на такие жертвы исключительно из благородства души. Он же думал, что она отвергает его, потому что он ей не нравится и его обществу она предпочитает одиночество. А на самом деле они друг другу очень нравились, только не могли в это поверить…
– Ну да, – засмеялся Валентин. – И правда, бред сумасшедшего.
– А пойдем ко мне? – неожиданно предложила Снегирева.
– Так ведь там твоя мама. – Валентин недоверчиво покосился на ее окна.
– Вот и замечательно! – потянула его за рукав Галина. – Познакомишься с будущей тещей!
– Не смешно, – обиженно буркнул Валентин.
– А кто сказал, что это шутка?
* * *
Телефон зазвонил, когда Валентин уже стоял в прихожей, натягивая куртку. Он так понравился Марине Николаевне, что она, положив в пакет два яблока и грушу, настойчиво предлагала:
– Возьми, Валь, тебе сейчас нужны витамины, а то кости неправильно срастутся… Галь, подойди к телефону. – Она посмотрела на дочь.
Пройдя в комнату, та плотно прикрыла за собой дверь. До Марины Николаевны и Валентина доносился лишь ее голос, слов разобрать они не могли, да и не вслушивались особо, занятые беседой.
– А когда тебе гипс снимут? – поинтересовалась женщина, засовывая в его рюкзак пакет с фруктами.
– Недели через полторы…
– А рука под гипсом не болит? – Марина Николаевна участливо заглянула в глаза Валентина.
– Не-а, – замотал головой тот. – Только чешется…
Дверь комнаты распахнулась, Валентин посмотрел на Галю. Та отвела взгляд и предложила:
– Пойдем, я провожу тебя до лифта.
– До свидания, – сказал он, обращаясь к Марине Николаевне.
– До свидания, Валя… Приходи к нам еще…
– Обязательно, – широко улыбнулся парень.
– Игорь звонил, – сообщила Снегирева, когда они, захлопнув дверь, вышли на лестничную площадку.
– Я понял, – сказал тот. – Посмотрел на тебя и сразу все понял.
– Беспокоится, что я у него сумку забыла, а в ней мобильник, – криво усмехнулась девушка. – Ну и вообще, говорит, что беспокоится обо мне.
– И что ты ему ответила? – Валентин напряженно вглядывался в ее лицо.
– А ничего, – махнула рукой Снегирева. – Сказала, что пошутила насчет… ну… – И снова предательские слезы подступили к самому горлу. Девушка тряхнула волосами. – А он… Он представляешь… В общем, он сказал, что так и знал, что это была проверка на вшивость…
Снегирева рассмеялась. Но то был какой-то нехороший смех, нервный, если не злой.
– Не плачь, – тихо проговорил Валентин. – Слушай, – дотронулся он до ее плеча. – Завтра же воскресенье!
– Угу, – прерывисто вздохнула она, чувствуя, как по щекам побежали два горячих ручейка.
– А давай в зоопарк сходим! Там, говорят, слоны появились… Вернее, они давно были, только помещение все никак не могли для них построить… А недавно по телевизору показывали… – Он осекся, наклонил голову. – Хочешь на слонов посмотреть?
– На слонов? – Снегирева ладонями размазала по щекам слезы. – Хочу, – серьезно ответила она.
– Вот и хорошо, – сказал Валентин. – Значит, завтра в десять я за тобой зайду, договорились?
Галина стояла, слушая, как постепенно удаляются его шаги, а когда хлопнула входная дверь, девушка подумала с какой-то безотчетной обидой, что слонов видела лишь на картинках и по телевизору, а вот живых – еще ни разу…
Тук-дук-тук-дук, тук-дук-тук-дук… – выстукивали однообразный ритм колеса скорого поезда. На сердце тяжелым камнем лежала тревога. О будущем думать не хотелось. Вернее, не хотелось думать лишь о недалеком будущем, в котором она должна была вернуться домой, в Москву. Как встретят ее родители? Какими глазами посмотрит на нее мама? Что, в конце концов, скажет она Володе Надыкто, который, наверное, весь вечер просидел в ожидании ее звонка?
Соседка по купе, рыжеволосая девушка, которую все тут называли Кити, похоже, тоже не спала. Она то и дело переворачивалась с боку на бок и шумно вздыхала. Кити заняла вторую нижнюю полку, наверху же устроились Марго и Хельга. В этой тусовке, в которую теперь входила и Ира Наумлинская, почему-то не принято было называться настоящими именами. Все девушки придумывали себе что-то наподобие интернетовских ников. Одно время Наумлинская тоже хотела выдумать себе какое-нибудь оригинальное звучное имя, но в голову ничего подходящего так и не пришло. И потом, об этом нужно было побеспокоиться с самого начала, а не сейчас, когда все привыкли обращаться к ней просто и без затей: Ира.
Впрочем, Наумлинская отличалась от всех не только отсутствием выдуманного имени. Почему-то она вообще выглядела на фоне раскованных, таких независимых, веселых и шумных девушек белой вороной. Да, если честно, и чувствовала себя таковой. Это ощущение злило ее, заставляя подстраиваться под всех, постоянно изображать из себя в доску компанейскую девчонку. Ей хотелось во всем быть похожей на новых подруг, одеваться так же небрежно, как они, разговаривать тем же языком, мимоходом употреблять те же словечки, которыми пестрила их речь, и так же громко смеяться, когда поводов для смеха вроде бы и не было… Девушка лезла из кожи вон, но результаты пока что были незначительными. Но ведь прошло еще так мало времени! Ничего, скоро и она станет таким же полноправным членом сообщества, как Кити, Марго, Хельга, Ежик и многие другие.
Ире нравились ее новые подруги, нравилась новая, так не похожая на прежнюю, скучную и однообразную, жизнь. Что их объединяло? Любовь. Любовь к одному человеку. Они часами могли обсуждать одежду, в которой он появился в клубе, слова новой песни, статью, напечатанную в «Московском комсомольце», где их кумир отвечал на провокационные вопросы корреспондента, размалеванную блондинку, с которой он во вторник выходил из машины… Казалось бы, девчонки должны были ревновать друг к другу, а в их компании, по идее, должен витать дух соперничества. Но ничего похожего не наблюдалось. И поначалу Иру это очень удивляло, казалось странным, противоестественным и невероятным. Сама-то она на первых порах испытывала ко всем этим девушкам совсем не дружелюбные чувства, но постепенно страсти улеглись, и Наумлинская с удивлением ощутила, что никакой ревности в ее душе нет. «Наверное, все дело в том, – попыталась как-то объяснить себе эту загадку Ира, – что хоть все мы и боготворим Рэма, да так, что каждая ради него готова на все, но при этом понимаем, что шансы наши на взаимность равны нулю». Впрочем, каждая девчонка – и Наумлинская, конечно, не являлась исключением – втайне лелеяла мечту, что однажды случится чудо и ее кумир, смысл жизни, единственный, неповторимый и недосягаемый, как солнце, Рэм Калашников, в один прекрасный день спустится со своих запредельных высот, подойдет после концерта к ней и скажет: «Поехали со мной». Каждая из них втайне была уверена, что именно она и является той самой второй половинкой Рэма, назначенной ему свыше. Только если все остальные девчонки лишь грезили об этом, вынашивая в сердце несбыточные мечты, то у Иры Наумлинской был вполне конкретный, давно сложившийся план.