– Буду рад познакомиться с плодами ваших размышлений, сэр, – согласился Аллейн, сожалея о том, что у него нет возможности прямо сейчас завалиться спать.
– Отлично, – заключил полковник, раскладывая на столе и расправляя ребром ладони перепечатанные под копирку мятые странички рапорта старшего инспектора. На некоторых из них Аллейн заметил карандашные пометки, сделанные рукой главного констебля поверх отпечатанного текста. – Буду преподносить вам свои выводы в том порядке, в каком они приходили мне в голову, – как раз в духе доктора Ватсона, роль которого, если вы еще не забыли, я взял на себя. Позволю себе напомнить, что все ватсоны на свете апеллируют прежде всего к рациональному началу и безыскусной логике простого обывателя. Так что попрошу сильно меня не ругать и слишком громко не смеяться. Итак, я начинаю. Все готовы?
– Так точно, сэр, – ответил Аллейн.
III
– Когда это дело впервые попалось мне на глаза, – сказал полковник Брэммингтон, – оно показалось мне сравнительно простым, несмотря на запутанные обстоятельства и вызывавшее большие сомнения орудие преступления. Иными словами, я сразу отказался от мысли о несчастном случае и пришел к выводу, что в Оттеркомби имело место умышленное убийство. Причем весьма оригинальное убийство, если можно так выразиться.
Полковник сделал паузу и посмотрел на Харпера, у которого от удивления округлились глаза.
– В конце концов, – продолжил полковник, – я не имел чести знать жертву лично. А убийства я вообще очень люблю, поскольку считаю, что они будоражат людей и вносят свежую струю в унылое застойное существование наших провинциальных полицейских участков. И не надо так на меня смотреть, суперинтендант Харпер! Если эта часть моей речи шокировала вас, можете рассматривать ее как своего рода ораторский прием или фигуру речи, призванные возбудить интерес у слушателей. Итак, повторюсь: я люблю убийства, а убийство в Оттеркомби вызвало у меня истинное восхищение. Потому что Ледж представлялся мне хитрым и коварным злодеем, который подготовил преступление с присущими ему хладнокровием, умом и выдумкой, использовав к своему преимуществу всю доставшуюся ему по воле случая информацию. К примеру, ему удалось подслушать рассказ о повышенной чувствительности Уочмена к цианиду. Кроме того, он видел, как Помрой поставил флакон с «прусской кислотой» в угловой шкафчик частного бара. Ну а если принять во внимание тот факт, что аналогичная кислота была обнаружена на стрелке «дартс», убившей Уочмена, то, спрашивается, какие еще доказательства его вины нам нужны? Правда, мотив убийства какое-то время оставался неясным, но когда я узнал, что Ледж, по мнению Аллейна, отбывал срок в заключении, то появился и искомый мотив. Ибо Ледж в этой местности достиг положения политического лидера и уважаемого делового человека, который пользовался авторитетом и которому местные жители доверяли свои деньги. Адвокат Уочмен, видевший этого типа в суде, в характерной для него иронической манере дал понять, что узнал его. А Ледж испугался разоблачения, краха всех своих жизненных планов и убил Уочмена. Вот так все просто – именно так я думал об этом деле, джентльмены. Вплоть до сегодняшнего дня.
Сказав это, полковник Брэммингтон сделал изрядный глоток из большой кружки с пивом, после чего откинулся на спинку стула, жалобно заскрипевшего под его мощным телом.
– Но сегодня днем, – продолжил он, – я испытал немалое удивление, когда узнал, что Аллейн не собирается арестовывать Леджа, после чего снова достал все материалы этого дела, просмотрел их от начала до конца и изменил свое мнение. Возможно, потому, что впервые очень внимательно, строчка за строчкой, прочитал показания свидетелей. Последние же в один голос утверждали, что Ледж не имел ни малейшей возможность намазать стрелку ядом. Кроме того, меня поразил ваш, Аллейн, рассказ о его руках. Особенно в той его части, где вы писали, какие они у него неуклюжие, грубые и мозолистые. Действительно, такие руки определенно не могли принадлежать фокуснику, шулеру или какому-нибудь другому ловкому манипулятору, чья профессия требует повышенной чувствительности и гибкости пальцев. Тем не менее яд был обнаружен на стрелке «дартс». Закономерен вопрос: кто, если не Ледж, намазал ее цианидом? Особенно если учесть, что цианид летуч и его должны были нанести на стрелку незадолго до того, как Оутс положил ее в бутылочку из-под содовой с притертой крышкой. И тогда я снова задался вопросом, не был ли этот инцидент несчастным случаем и не повинен ли в нем Абель Помрой, у которого яд каким-то образом остался на одежде или на стойке бара, где он распечатывал коробочку со стрелками. Сейчас я понимаю, что это было наивное предположение. Особенно в свете всплывшего на поверхность факта, что в фарфоровой плошке, стоявшей в крысиной норе, обнаружилась не отрава, а самая обыкновенная вода. Из этого можно сделать вывод, что цианид изъяли оттуда сразу или в очень скором времени после того, как Абель закончил работать в гараже. По большому счету, это мог сделать любой из гостей «Плюмажа». Но здесь, однако ж, надо иметь в виду, что новые стрелки держали в руках только четверо фигурантов: Ледж, старый и молодой Помрои и Пэриш. Но один только Ледж метал стрелы в мишень, и сам Уочмен после испытательной серии бросков вытащил их из мишени и передал Леджу. И вот тут, – полковник Брэммингтон напустил на лицо выражение ложной скромности, – мне, как представляется, удалось узнать кое-что новое. Что, как вы думаете?
– Я могу попытаться ответить на ваш вопрос, сэр, – вступил в разговор Аллейн. – Возможно, вы имели в виду, что после того как стрелки во время первой серии бросков воткнулись в мишень, а затем были из нее извлечены, то находившийся на них яд, если, конечно, он на них находился, мог при подобных манипуляциях с легкостью стереться с их заостренной части?
– О господи! – воскликнул главный констебль.
Потом он некоторое время хранил молчание, а когда заговорил снова, в его голосе проступило едва заметное удивление.
– Честно говоря, я имел в виду совсем другое, но то, что сообщили вы, тоже, как ни странно, льет воду на мою мельницу. Между тем я лишь хотел заметить, что, когда Уочмен вытащил стрелки из мишени и передал их Леджу, последний ни за что не смог бы узнать, какая из них отравлена. А это, мой дорогой Аллейн, в свою очередь, навело меня на мысль, что или все стрелки были отравлены, или стрелка, проткнувшая палец Уочмена, была намазана ядом уже после инцидента.
Сказав это, главный констебль пристально посмотрел на Аллейна.
– Совершенно верно, сэр, – подтвердил Аллейн. – Или одно – или другое.
– Значит, вы согласны со мной? Тоже думали об этом?
– Уилл Помрой озвучил вторую альтернативу, – пояснил Аллейн.
– Вот дьявольщина! Но как бы то ни было, я пришел к выводу, что Ледж ни при каких условиях не мог отравить даже одну стрелку, не говоря уже о шести, которые держал в руках всего несколько секунд до того, как начал исполнять свой трюк. И уж тем более Ледж не стал бы мазать ядом стрелку после того, как видел собственными глазами смерть Уочмена. Это бессмысленно – зачем ему подставляться? А вот кто-то другой действительно намазал стрелку ядом. Когда все кончилось. Только для того, чтобы его подставить. Итак, дорогой мой Аллейн, лишь благодаря вашей мудрости и проницательности я вычеркнул Леджа из списка подозреваемых и, прочитав ваш рапорт, переключился на других фигурантов. Стало быть, закономерен вопрос: кто из семи других обитателей и посетителей «Плюмажа», а их осталось семь, если включить в их число мисс Дарру и мисс Мур, – мог с легкостью изъять цианид из крысиной норы и воспользоваться им? Возможно, кто-то из Помроев, поскольку любое их перемещение по дому или участку «Плюмажа» вряд ли вызовет у кого-то подозрение. Я уж не говорю о том, что на фарфоровой плошке из крысиной норы были обнаружены только отпечатки Абеля Помроя. Кроме того, Абель мог нанести яд на стрелку, поскольку именно он распечатал новую пачку «дартс». А кто, спрашивается, принес яд в дом? Опять же Абель Помрой. Честно говоря, позабыв на время о мотиве, я первым делом подумал о старом Абеле. А на второе место… не надо так смотреть на меня, суперинтендант Харпер, даже у главного констебля, как у любого другого человека, могут быть любимчики – я бы поставил Уилла Помроя. Кстати, Аллейн, ваше интервью с невозможным мистером Нарком показалось мне не слишком содержательным. Тем не менее в куче глупостей, которые он вам наговорил, мне удалось обнаружить крайне расплывчатый намек на любовное свидание между мисс Мур и Уочменом во время первого визита адвоката в Оттеркомби. А еще, как мне кажется, Нарк намекнул на то, что Уилл Помрой тоже находился в это время в Яблочной аллее и, стоя у ограды, подслушал разговор этой парочки, в частности уверения сторон в сильной взаимной приязни. А это, если разобраться, уже зачатки мотива. Поскольку в промежутке между двумя летними сезонами Уилл Помрой и сам стал ухлестывать за мисс Мур и, насколько я понял, его чувство день ото дня крепло. И очень может быть, что, когда Уочмен этим летом вернулся, Уилл Помрой воспринял это как попытку продолжения прошлогодней интрижки. Далее. Предположим, что Пэриш и Кьюбитт, встретившие парочку на горной тропе в момент объяснения, намекнули Уиллу об этой встрече. И вот вам уже не зачатки, а самый что ни на есть реальный мотив. Ибо ревность – одна из наиболее серьезных побудительных причин для убийства. Это не говоря уже о том, что Уилл держал стрелки в руках, когда его отец распечатал новую упаковку. Могла у него быть при этом в кармане склянка с цианидом? Прошу заметить, что за Уиллом Помроем никто специально тогда не наблюдал – в отличие от Леджа, на которого в тот момент были устремлены глаза всех присутствующих. Впрочем, ваши выводы относительно тренировочной серии бросков основательно подмывают и эту теорию, Аллейн. Кстати, не могли бы вы принести мне еще одну бутылочку этого чудесного пива? Большое спасибо…