Book.

Но доллары, в курсе которых дед Клава разбирался, как любой российский пенсионер, приятно согревали карман галифе.

…А спустя пятнадцать минут, метрах в двухстах от этого уютного дворика, влажно дышащего в тени тополей, троица зашла в пролом в стене строящегося корпуса областной больницы. Шли молча. Мимо штабелей плит, мимо ободранных строительных вагончиков — жизнь на стройке замерла в прошлом году, после очередной невыплаты зарплаты. В этом узком промежутке между вагончиками они остановились.

Девушка первая молча сбросила туфли, став маленькими ногами в коричневых чулках на засыпанную щебнем площадку. Сбросила прямо в глину коричневый пиджак и юбку. Сейчас она была почти нага, груди мячиками колыхались на молодом теле, покачивая малиновыми сосками. Татуировка чернела пятнышком. Так же неторопливо, не обращая внимания на то, как на нее смотрит губастый и прыщавый их спутник (он же только с отвращением сорвал с шеи петлю галстука), она избавилась от колготок. Очкастый с папкой некоторое время равнодушно смотрел в небо, потом обронил:

— Пока!

И направился к примостившемуся меж вагончиков ромбовидному домику — дощатому туалету. Зашел. Прошло минуты три. Девушка растрепала черные волосы. Стоя нагишом на бетонной плите, вытащила из пакета бутылку минеральной воды, этой «Карачинской» принялась умываться, особенно тщательно обмывая груди. Прыщавый смотрел на это, ухмыляясь. Девушка нагнулась, достала из пакета джинсы, майку и сланцы с белыми ремешками.

— А че он… че пропал-то? — буркнул прыщавый, пошел к избушке туалета.

И он не успел притронуться к дверце, чтобы хотя бы постучать, как та отворилась с могильным скрипом — как крышка гроба. Пустая кабинка и вонючая прорезь. И никого!

— А… где? — тупо спросил прыщавый, оглядываясь на спутницу.

Та уже спрятала свое тело под джинсиками и майкой, отбросила опустевшую бутылку. Подхватила сумочку. И, проходя мимо, дернула парня за плечо.

— Пойдем. Идиот, он ушел туда, куда мы попасть не сможем… Он вернется, когда надо будет. Пойдем, говорю!

Квартира на улице с чудесным именем Лескова в доме сорок четыре была сдана. А дед Клава в ту ночь напился в хлам: совесть его мучила, и от томления этого рудимента психики не спасали даже надежно спрятанные под матрац доллары. Дел Клава подумал, что сдал квартиру не полностью хорошим людям.

И он не ошибался.

«…Европейский Центр по правам цыган (Бухарест, Румыния) объявил об окончании исследований, проводимых с начала девяностых годов учеными Хаммеровского Института. В ходе исследования фондов 34 крупнейших библиотек Европы, включая национальные архивы Франции, Великобритании и Испании, удалось обнаружить и обработать более 2300 документов, касающихся развития собственно цыганского этноса. Роман Барелия, секретарь Центра, утверждает, что на основании этой информации можно смело говорить о существовании государственности цыган, или, как их принято называть, ромов. Барелия также подчеркнул, что одной из задач было установление генеалогического древа потомков первых цыганских властителей или „воевод“, появившихся в Европе, и даже цыганских „царевен“… Самым любопытным является то, что данное исследование проведено на средства анонимного заказчика, имени которого г-н Барелия не раскрывает, отметив только, что этот заказчик — из России…»

Уолтер Пирслей. «Волшебники ниоткуда»

The Gardian, Лондон, Великобритания

Этот дом появился в лесу давно, еще лет пятнадцать назад, когда кирпич был невероятно дешев, а деньги у некоторых людей водились, паче того — оглушительные. И поэтому хозяин выстроил особняк в полном соответствии со вкусами российской гопоты, вылезшей из грязи в нувориши. По краям передней стены двора высились огромные зубчатые башни, высотой в полтора этажа, с настоящими площадками для обстрела. Первый этаж украшали узкие окна-бойницы, а над входом нависала каменным лбом еще одна боевая площадка с квадратиками-прорезями. С той стороны, которая выходила на деревню Ельцовку и ручей, располагалась глухая стена, но и там примостились две башенки, с которых можно было лить кипящую смолу на осаждающие эту цитадель вражеские орды да метать стрелы… Сам дом прикрылся от шоссе, уходящего на Академгородок, густым сосновым бором, от деревни отгородился, как рвом, неглубоким, но илистым и вонючим ручьем. Однако никакие орды эту крепость не штурмовали; хозяина зарезали тихо и мирно, ножичком в печень, во время делового разговора в его гробообразном «мерседесе» модели S600, и правда ставшим для него гробом.

Дом не достался ни длинноногой содержанке-модели, ни прежней жене хозяина, ибо был записан на его старую мать. Старушка пустила на лето деревенских родственников. С зубчатых башен с шумом слетали куры, петухи гордо выхаживали за стальными прутьями, в оборонном выступе довольно хрюкали свиньи… Но потом оказалось, что содержать этот кирпичный замок накладно. Родня съехала вместе с курами и свиньями, а старушка вскоре померла.

Особняк купил местный олигарх, банкир, да только руки у него не доходили до этого «Вольфшанце» — требовала заботы недвижимость на Мальорке! — и особняк пустел, стыло возносясь в зимнее небо кирпичными зубцами.

Но в один прекрасный день в приемной олигарха появилась женщина. «Цыганка!» — как в панике доложила ему по интеркому секретарша. Не это было удивительно, а то, как эта «цыганка» отличалась от блудоглазых, с копчеными лицами таджиков, промышлявших на новосибирских барахолках. Ее черные, с заметной благородной проседью волосы были уложены в прическу, и редкими бриллиантами в них сверкали монисто — по-видимому, из настоящих золотых монет. На тонком носу со страстными, изящно очерченными ноздрями сидели затемненные очки без оправы, которые олигарх взглядом сведущего человека оценил в триста долларов, не меньше — и не ошибся. Смуглое лицо «цыганки» с выпуклым гордым подбородком дышало жаром всей двадцатипятивековой истории этих выходцев из Индии: в нем пламенели страсти раджей Раджестана, дворцовых интриг Агры. Этот жар полыхнул в лицо олигарха так сильно и жгуче, что он потерял дар речи. А секретарша оценила роскошный светло-сиреневый костюм, блузку от Montegi, в вырез которой уходила гордая тонкая шея без малейшего признака морщин, — а ведь цыганке явно было за сорок! — тонкие чулки и туфли, размер каблука и стоимость которых были таковы, что секретарша от обиды нажала не ту клавишу и начисто стерла только что набранный документ: ее туфельки были явно дешевле.

Нетрудно догадаться, почему после пятиминутного общения с «цыганкой» олигарх согласился продать земельный участок с домом ровно за ту сумму, в которую сам его оценивал в глубине души, — и даже немного меньше.

С тех пор в доме началась новая жизнь. Окрестные жители, быстро узнавшие, что особняк приобрели «какие-то цыгане», замерли и стали ожидать худшего по российской традиции последних лет, а именно: наркоманского притона, дачного воровства. Но ни шумных пиров, ни постоянного паломничества в ворота между двумя башнями не случилось. Да, иногда за полночь зажигались окна в странном доме. Но никаких гостей и никаких посторонних автомобилей тут не видали. Только один вишнево-красный Cadillac Eldorado, на заднем сидении которого можно было расположиться, закинув ногу на ногу, въезжал и выезжал из ворот особняка — ворот, которые мягко сдвигались своими новенькими створками: прежнее клепаное железо новые хозяева заменили броневыми листами с кевларовой начинкой да глухим рельсом без просвета внизу.