Кроме того, у сэра Реджи оказались талантливые помощники: негритянка Мими, умевшая бесподобно выкатывать белки глаз, сверкавшие, как прожекторы, на ее черном лице, будто вырезанном из темного нефрита; индуска Сурия, ходившая в сари круглый год; и гибкий, будто резиновый, китаец Ли Хань. Все учились: кто в Колледже искусств, кто в театральном университете в Глостере. А в свободное время они работали с сэром Реджи в «Театре На Асфальте», осуществляя самые бесподобные выходки в составе актерского коллектива. Но до появления Капитоныча эти акции все-таки не выходили из рамок политкорректности, не было в них, скажем так, искры. Капитоныч добавил не то чтобы искру — казалось, он сунул в этот костер пару хороших сибирских поленьев. И затрещало, занялось…
Одной из первых выходок была «Палитра Инь и Ян», совершенная на Трафальгар-сквер. Черную Мими красили сверху в белый, желтую Сурию — в черный снизу. А Капитоныч бегал вокруг, разжигая Внутренний Огонь и смешивая Краски Потенциальности. Голая женщина на лондонской улице не вызывала такого фурора, как в России, поэтому Мими и Сурия прекрасно чувствовали себя нагишом на высоких стульчиках из ближайшего бара. Негритянка к тому же еще и безумно хохотала, когда Ли Хань проходился кисточкой по соскам выпуклой, торчащей в разные стороны груди. Акция имела успех. Пока не появились вежливые бобби — английские полисмены, театр успел покрасить дюжину человек, со смехом сбрасывавших одежду на асфальт и в таком черно-белом виде танцевавших зажигательный зикр Разноцветного Настроения.
С полицейскими тут вообще было все проще. Сэра Реджи всегда сопровождал улыбчивый, бархатноглазый индус мистер Дэви — адвокат. Он наизусть знал британские законы со времен Кромвеля, и поэтому дело обычно заканчивалось комфортным пребыванием в участке, где задержанные могли вволю пить кофе из автоматов, есть бутерброды и смотреть фильмы на DVD-плейере. Потом являлся мистер Дэви, вносил залог, и вся компания шла отмечать удачное проведение ритуала в ближайший паб.
Второй раз Капитоныч придумал акцию «Освобождение от Ада». С ней тоже все оказалось гораздо проще, чем в России: тут можно было заказать что угодно, доставить на автомобиле ровно в назначенный день и час, получить любое разрешение и найти необходимый реквизит. На этот раз «движняк» решили совершить на Таймс-сквер, прямо на середине площади. Они поставили две огромных, медно сияющих сковороды, насыпали кучу битых стекол. На одной сковороде «поджаривалась» голая и опутанная цепями Мими, а под сковородой пылал настоящий костер, треща заказанными в Канаде березовыми поленьями. Рядом на битом стекле танцевала босая Сурия, по обыкновению, в сари. Вторая же, свободная, сковорода дышала жаром, и всем участникам из толпы предлагалось ступить на раскаленную поверхность и таким образом избавиться от своего страха перед возможными загробными мучениями. Капитоныч танцевал торсионный танец, распространяя вихри, Ли Хань делал гимнастику йогов, а сэр Реджи наяривал на кларнете. Иногда Капитоныч подкидывал в костер дров. Тогда Мими начинала завывать и дико таращить глаза, скользя в кипящем масле нагим, сверкающим, как лакированная статуэтка, телом.
На самом деле обе сковороды имели асбестовую прокладку и нагревались разве что до состояния теплой земли. Вторая так вообще дышала холодом благодаря встроенной хитрой системе терморегуляции. Масло же кипело и пугающе клокотало под Мими благодаря генератору ультразвука, шум издавали спрятанные в сковородке динамики. Но костер горел по-настоящему, распространяя ароматный дым. Стекла, хрустевшие под голыми пятками Сурии, тоже были настоящими, хоть и битыми особым способом. Одним словом, это было весело и зрелищно.
Именно в этот раз у группы зевак остановился белый «роллс-ройс». Какая-то женщина вышла из машины, задумчиво постояла перед танцующими. В это время Мими, получив очередную порцию «кипящего масла», завертелась на сковородке чертиком, визжа и корчась.
На зрительнице был кремовый костюм: юбка и пиджак. Ноги ее украшали босоножки со сверкающими стразами от Svarowski, а лицо показалось Капитонычу странно знакомым — аристократическое, с тяжеловатым подбородком, немного разными по форме глазами, пышной гривой рыжеватых волос, широким носом, чувственными ноздрями и большими ушами с бриллиантовыми подвесками. Несколько минут она наблюдала за Мими и Сурией, а потом просто вышагнула из своих босоножек с камнями от Svarowski и ступила голыми, аристократически узкими ступнями на вторую сковороду!
— О! Черт! А тут совсем не горячо! — воскликнула она сильным голосом по-английски, с той интонацией, которая всегда отличает свободных людей, не привыкших нигде и никогда его приглушать.
За этой кремовой дамой, которая даже станцевала на металле что-то вроде матросской джиги, туда полезли чопорные пожилые лондонцы, студенты, скидывающие на ходу свои кроссовки, и какие-то худосочные менеджеры с папками. А кремовая еще и попрыгала на битых стеклах вместе с Сурией, вскрикивая: «Вау! Отлично! Хорошо! Просто чудо!»
Капитоныч не заметил, как отъехал «роллс-ройс». Только когда, выждав положенные политкорректные полчаса, появились бобби и оштрафовали их за создание помехи уличному движению, сэр Реджи показал ему туфли со стразами от Svarowski — дама легкомысленно забыла их на лондонском тротуаре.
— Кэппи, ты знаешь, КТО ЭТО БЫЛ? — возбужденно спросил он по-английски. — Как вы, русские, говорите, «ohouet»! Это была Сара Фергюссон!
— Да хоть Рома Абрамович! — хмыкнул Капитоныч. — И что?
— Это же герцогиня Йоркская! — пояснил его английский друг. — Член королевской семьи, сестра леди Дианы, жена принца Эндрю, сына королевы Елизаветы!
Капитоныч оценил:
— Ни черта себе — принцесса!
Через несколько дней произошло продолжение этой истории: их пригласили на яхту герцогини Йоркской, стоявшей в устье Темзы. Сара Фергюссон встретила их на борту огромной белоснежной красавицы, принадлежащей принцу Эндрю. Приняла по-простецки: в белых шортах, какой-то майке, босая, ведь на яхтах не принято носить обувь, и в нитке жемчуга на красивой шее. Ожерелье ее тянуло, по прикидкам сэра Реджи, на сто тысяч фунтов. Одним словом, герцогиня Йоркская показала себя не гордячкой, которых хватало в доме Виндзоров, а обыкновенной, простой и благожелательной сорокапятилетней бабой. Капитоныч иногда встречал таких в России среди провинциальных учительниц, воспитанниц хороших спецшкол.
Герцогиня громко, задиристо и чуть хрипло смеялась, говорила громко, без конца сыпала фразами типа «Вау!» и «О, shit!» [29] . Она была в восторге от «русских волшебников» и сказала, что одна минута на казавшейся поначалу такой раскаленной сковородке стоила нескольких лет ее жизни. Сэр Реджинальд преподнес ей коробку с забытыми на Трафальгар-сквер туфлями. Герцогиня небрежно смахнула коробку со стола на палубу:
— О, я уже о них забыла! Их лучше продать на вашем аукционе и отдать деньги каким-нибудь детям. Послушайте, вы действительно из России? — с азартом уточнила она, сидя в шезлонге на корме яхты, где усадила и гостей в роскошные легкие кресла, распорядившись подать аперитив.