Но самое странное было впереди.
— Вы все погибнете, если не отречетесь от сатанинской церкви и не вернетесь в лоно истинной религии! — все больше распаляясь, вещал ризничий. — Не вкушайте ничего, что происходит от совокупления! Откажитесь от мяса животных! Возненавидьте яйца и молоко! Уберегитесь от ложных таинств! Не причащайтесь и не креститесь понапрасну! Не повинуйтесь более Риму и задумайтесь над истинностью своей веры, если хотите спастись!
Одноглазый покачал головой.
— Брат Гиберто действительно все это говорил?
Приор попросил племянника продолжать. Маттео, немного успокоившись, поведал им, что когда ризничий заметил его, он резко соскочил со своего импровизированного алтаря и, поймав мальчика за загривок, обратился к толпе.
— Вы все хорошо видите его? — вопрошал он, тряся мальчика, как мешок. — Это племянник приора Санта Мария делле Грацие. Если сейчас, пока он еще ребенок, никто не наставит его в истинной вере, что с ним станет? Я вам отвечу. Он превратится в такого же слугу Сатаны, как и его дядя! В проклятого богоотступника! И увлечет за собой к погибели сотни таких простофиль, как вы!
Приор сурово нахмурился.
— Он так и сказал? Ты уверен, сыпок?
Послушник кивнул.
— А потом он меня раздел.
— Раздел?
— И поднял, чтобы все меня увидели.
— Но для чего, Маттео? Зачем он это сделал?
От воспоминания глаза мальчика увлажнились.
— Не знаю, дядя. Я... я только услышал, как он кричал им, чтобы они не верили, что ребенок чист только потому, что еще не утратил невинность. Что мы все приходим в этот мир, чтобы очиститься от греха, и, если мы этого не сделаем в этой жизни, нам вновь придется вернуться в эту скорбную юдоль презренной материи, и наше существование будет более несчастным, чем раньше.
— Реинкарнация — это не христианская доктрина! — запротестовал одноглазый.
— Зато это доктрина катаров, — остановил его приор. — Не перебивайте его, брат.
Маттео вытер глаза и продолжил:
— Потом... потом он сказал, что, хотя братья этого монастыря исповедуют сатанинскую религию, следуя за Папой, который поклоняется древним богам, эта обитель вскоре превратится в маяк, который поведет весь мир к спасению.
— Он так сказал? — одноглазый нахмурился. — А он объяснил, как именно это произойдет?
— Не торопите его, брат.
Послушник схватил дядю за руку.
— Ведь это неправда? — всхлипнул он. — Это неправда, что наша церковь сатанинская?
— Конечно, неправда, Маттео. — Банделло погладил племянника по голове. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что... брат Гиберто очень рассердился, когда я сказал, что это неправда. Он дал мне пощечину и начал кричать, что только когда мы поклонимся «Вечере» и она откроется пониманию всего мира, только тогда вновь воссияет истинная Церковь.
Приор почувствовал, как им овладела ярость.
— Он поднял на тебя руку! — возмущенно воскликнул он.
Маттео, не обращая внимания на его реплику, продолжал:
— Брат Гиберто сказал, что чем больше мы будем смотреть на «Вечерю», тем больше будем приближаться к его Церкви, что во фреске маэстро Леонардо скрыт секрет вечного спасения, что именно поэтому и он, и брат Александр согласились на то, чтобы маэстро изобразил их рядом с Христом.
— Он так сказал?
— Да... — Маттео сдержал подступившие слезы.— Те, кто там изображены, уже заслужили Царствие Небесное.
Мальчик изучающе посмотрел на лица склонившихся над ним монахов. Вид Бенедетто развеял его сомнения. Библиотекарь был не единственным, кто позировал Лео-нардо и был изображен на картине в качестве Иуды. Другие братья, Гиберто в том числе, позволили написать свои портреты, предоставив апостолам «Вечери» свои лица. Немец воплотился в образе Филиппа. Кроме того, Варфоломей, оба Иакова и Андрей были списаны с обитателей монастыря. Даже Бенедетто выступил в качестве модели для Фомы. «Я изображен в профиль, чтобы не видно было, что у меня нет одного глаза», — объяснял он.
Одноглазый погладил взволнованного Маттео.
— Ты храбрый мальчик. Ты правильно поступил, заставив нас уйти из трапезной. Зло может лишить нас рассудка, подобно тому, как это произошло с Евой под влиянием змия.
Должно быть, Бенедетто догадывался, кто был изображен на картине под видом апостолов, потому что он неожиданно задал Маттео вопрос, который удивил даже приора.
— Ты только что говорил, что знаешь, кем на самом деле является апостол Симон. Ты это тоже услышал от ризничего?
Послушник перевел взгляд на пустующие пюпитры и кивнул.
— Пока он меня там держал на виду у всех, он рассказал историю одного человека, который жил до Христа и проповедовал бессмертие души.
— В самом деле?
— Он говорил, что этот человек обучался у самых древних мудрецов мира. Он также наставлял о посте, молитве и холоде.
— А что именно он говорил? — настаивал Бенедетто.
— Что именно эти три вещи помогают нам покинуть тело, где обитают все грехи и пороки, и отождествлять себя только с душой... И еще он сказал, что в «Вечере» этот человек одет в белоснежные одежды и что он продолжает проповедовать свое учение.
— Только один из тринадцати изображенных на картине людей одет в белое, — заметил Банделло. — И это Симон.
— А он назвал имя этого великого мудреца? — продолжал настаивать одноглазый.
— Да. Он называл его Платоном.
— Платон! — вздрогнул Бенедетто. — Ну конечно! Философ донны Беатриче! Тот бюст, который она приказала привезти из Флоренции!.. [40]
Приор в растерянности потер виски.
— Но для чего Леонардо понадобилось изображать себя слушающим Платона вместо Христа?
— Как? Вы не понимаете, падре? Но это же ясно как Божий день! Своей фреской Леонардо указывает на источник своих познаний. Леонардо, как брат Гиберто и брат Александр, является катаром. Вы и сами об этом говорили. И были правы. Платон, а вслед за ним и катары, утверждал, что человечество получает истинное познание непосредственно из духовного мира, без посредников, церкви и молебнов. Он называл это явление gnosis [41] , приор, и это самая страшная ересь.