Через десять минут я вручил сверток с бумагами Тьерсу и вернулся в кабинет, где застал Холмса. Переодевшийся, с влажными после ванны волосами, он стоял возле камина, протянув руки к огню.
– Вы хорошо поработали, мой мальчик, – объявил он, взглянув на стопку лежавших на столе листов.
– Спасибо, сэр, – поблагодарил я и снова занял стул, на котором просидел почти все утро.
– Сэр Мармион вовремя получит назад свои материалы, а мы с вами – возможность спланировать следующую схватку с бароном фон Шаттенбергом.
Холмс находился в отличном расположении духа, и это навело меня на мысль, что он наконец придумал, как нам быть.
– Я весьма доволен тем, что – разумеется, под большим секретом – сообщил мне инспектор Стрендж.
Я не вполне понимал, о чем он толкует, но сидел тихо, ожидая дальнейших разъяснений.
– Судя по всему, некоторые полицейские являются членами тайных обществ, цель которых – бороться с радикалами, подстрекающими к насилию и гражданским беспорядкам. Мне было сказано, что даже те в полиции, кто формально не состоит в подобных организациях, давно симпатизируют им и их общественной позиции – насаждать порядок твердой рукой чего бы то ни стоило.
Холмс подошел к своему стулу и снова сел, по его лицу было видно, что он во власти противоречивых мыслей.
– Хотя доказательств у меня нет, я уверен, что некоторые из вышеназванных организаций напрямую связаны с Братством. Это объясняет, почему его деятельность так долго оставалась невыявленной: мало кто из полицейских захочет пойти против своих товарищей, чего неизбежно потребовало бы расследование.
– А что инспектор Стрендж говорит о размерах этой подрывной деятельности? – с недоверием спросил я, поскольку меня поразило, что столь масштабные явления удавалось так долго держать в секрете.
– Он может лишь строить догадки и не хочет искать новые доказательства, поскольку выяснил, что большинство улик утеряно либо уничтожено. Возможные свидетели исчезли. Инспектор говорит, что полицейские, которые пытались взять след, все – за единственным исключением – плохо кончили. Отгадайте, кто это исключение.
– Ваш информатор? – предположил я.
Холмс кивнул:
– Да, это сам инспектор Стрендж. Он не боится, что его устранят, так как отошел от дел четыре года назад.
– А вы ему верите? – спросил я, заметив опасение в его хмуром взгляде.
– Не следовало бы, но я все-таки верю. – Он покачался на пятках. – Полицейские в качестве наемных убийц. В Англии! – Эта мысль явно мучила его. – Подобного можно ожидать в Турции, на Сицилии или в России, но не здесь.
– Что вы намерены делать? – спросил я, желая знать, какую роль отведут мне.
– Стать осторожнее. Вам тоже стоит поостеречься. – Он сцепил руки в замок. – Если за нами следят полицейские, дело значительно усложняется.
– Следят ли? – промолвил я. Мне стало не по себе от множества неприятных мыслей, теснившихся в голове.
– В нас уже стреляли, – жестко ответил Холмс, указывая на маленькую царапину у себя на лице. – Кроме того, именно полицейский отослал прочь Сида Гастингса. Вспомните также извозчика-самозванца.
– Но кто стоит за всем этим? Вы думаете, Братство?
Я знал ответ еще до того, как услышал его.
– Милый Гатри, – елейным голосом проговорил Холмс, – кто же еще решится на подобный риск в такое время?
Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, что я и сделал, низко опустив голову.
– И что теперь?
– Ничего хорошего, надо думать, – ответил Холмс. – Надеюсь, револьвер при вас? Я не хочу, чтобы вы выходили без него на улицу.
– Раз так – не буду, – покорился я, в то же время убеждая себя, что мои тревоги порождены лишь разыгравшимся воображением, а вовсе не тем, что поведал Холмс. – Револьвер у меня в саквояже.
– Вот и славно.
– Заряжу его, если вы считаете, что так лучше, – продолжал я.
– Конечно лучше. Зачем вам незаряженный револьвер? – поморщился он, зажимая переносицу между большим и указательным пальцами. – Прошу вас, не испытывайте мое терпение.
– Я не собирался испытывать ваше терпение, сэр, – заверил я его. – Обычно вы не требуете, чтобы я брал заряженное оружие на дипломатические встречи вроде той, на которую мы собираемся.
– Ах да! – спохватился патрон. – Простите. Конечно, вы правы, но сегодня мы сделаем исключение. На случай, если Братство имеет на нас какие-то виды.
– Вы опасаетесь, что они опять что-то затевают? – осведомился я, невольно пораженный этим.
– Сколь ни прискорбно, да, – ответил он. – Если вместе с Викерсом в Англию прибудет и Якоб Браатен, можете быть уверены: они захотят устранить любые… помехи со своего пути. Меня они считают чем-то вроде препятствия. – Холмс положил руку себе на грудь. – И вас тоже, – вкрадчиво добавил он.
– Возможно, – промолвил я. – Но для чего им привлекать к себе внимание двойным убийством? Ведь полиция не…
Холмс перебил меня:
– Если полиция действительно замешана в этом, как полагает инспектор Стрендж, мы не должны надеяться на ее помощь, по крайней мере в той форме, в какой могли бы ее ожидать. – Он принялся вертеть в пальцах цепочку от часов, что являлось у него верным признаком волнения. – В Братстве понимают: если они хотят вернуться в Англию, им придется устранить или обезвредить меня. Не знай я о роли, которую во всем этом, возможно, играет полиция, я легковерно положился бы на нее. – Он понизил голос: – Вы не единожды сталкивались с Братством, Гатри, и знаете, на что они способны, однако все еще не верите в их беспощадность.
Я подумал, прежде чем ответить.
– Мне не хочется верить в чью бы то ни было бесчеловечность, – признался я наконец.
– Я не могу винить вас за это, – сочувственно ответил Холмс. – Но вы должны вспомнить, как они поступали раньше, и осознать, что их намерения остались прежними.
– Да, – вздохнул я. – Все это так сложно. Сэр Камерон и его жена. Барон фон Шаттенберг и его помощники. А в довершение всего – история мистера Керема. Но это совсем другое дело.
Майкрофт Холмс поднял бровь:
– Неужели? Не знаю, не знаю.
Я вспомнил, что́ говорил Тьерс, и мне очень захотелось рассказать об этом Холмсу, но вместо того я произнес:
– Неужели эти дела могут быть связаны?
– Не знаю. Пока не знаю.
Холмс оставил в покое часовую цепочку и принялся расхаживать по комнате.
– Может, и не связаны. Но у меня опять разнылся палец.
– Не очень-то научно, – съязвил я, надеясь, что он не обидится.
– Не очень, – согласился он, опять подобрев, – но чертовски верно.